Татия Суботина - Ради тебя
Ян слабо повернул голову вправо, вперил взгляд в окно.
– Ты… нет… не пони…маешь.
Адиса нахмурился. Он не хотел понимать, не хотел услышать то, что мог сейчас сказать Ян.
– Заткнись! И не смей умирать, Кенгерлинский! Ты слышишь?!
Ян попытался улыбнуться. Закашлялся. Вместо слюны в лицо Адисы брызнула кровь.
– Нет-нет-нет! – взмолился он.
Лицо Яна утратило выражение муки, огонь в глазах погас. Кенгерлинский больше не походил на самоуверенного эгоиста. Он был… напуган.
Еще секунда и страх сменился облегчением. Черты лица сгладились. В глазах Яна застыла тьма. Его тело обмякло. Последний вдох разрезал тишину комнаты.
– Пожалуйста! Не надо! – сам не зная кого, попросил Адиса и до боли в пальцах сжал кулаки.
Положив голову на грудь Кенгерлинского, он не обращал внимания на кровь и даже не смел пошевелиться. Боялся открыть глаза и увидеть подтверждение своему самому худшему кошмару – мертвое тело… Яна.
Неожиданно надрывный кашель, что раздался слишком громко, заставил Адису вздрогнуть.
Ян грубо столкнул его с себя и перевернулся на бок.
Адиса мог поклясться, что совсем недавно Кенгерлинский не дышал, и сердце в его груди замерло, так и не совершив удар!
– Живой?
Ян кивнул и попытался встать.
– Ты что делаешь? Не двигайся!
Кенгерлинский осклабился. В его улыбке не было прежней самоуверенности, сейчас она насквозь была пропитана усталостью. Когда Адиса понял, что Ян не собирается его слушать, он протянул ему ладонь, чтобы помочь.
Ян, ухватившись за руку, буквально взлетел на ноги. Он выглядел вполне здоровым, разве что не в меру бледным и устрашающим, из-за брызг крови, покрывавших его тело. Адиса закусил губу и осторожно раздвинул на груди Кенгерлинского рубашку, чтобы осмотреть рану. Ян поморщился, но не стал сопротивляться.
Адиса провел кончиками пальцев по свежему розовому шраму и нахмурился. То, что он видел сейчас, совершенно не поддавалось разуму. На спине Яна, между лопатками, все еще была рана – небольшая, с ровными краями. Она совсем немного кровоточила.
– Как? – Адиса взялся за голову. Ему казалось, что от непонимания происходящего мозгу грозит взрыв.
Ян беззаботно пожал плечами.
– Нам необходимо идти. Возможно, демоны вернутся, – Кенгерлинский направился к двери.
С трудом придя в себя, Адиса кивнул.
Внезапно Ян замер на полушаге и расхохотался. Совсем растерявшись, Адиса попытался унять дрожь.
– Как я не догадался раньше?! Призрачные поджидали ее в квартире! Она никогда бы сюда не вернулась. Моя умная девочка.
– Твоя? – Адиса выгнул бровь.
Ян непонимающе уставился на него:
– Я хотел сказать, умненькая Банши. – И он вновь расплылся в широкой улыбке.
– И чему ты так радуешься?
– Как ты не понимаешь! Ее нет у демонов! Апокалипсис отменяется.
Они вышли из квартиры, Ян запер дверь на ключ и начал медленно спускаться вниз. Было видно, что резкие движения причиняют ему боль.
– Значит она у Демьяна, – ухмыльнулся Адиса.
– Вот умеешь ты испортить момент! – огрызнулся Кенгерлинский, нахмурившись. – Но не думаю. Я знаю, где она.
– Где-то я уже это слышал…
Глава 4
Забытые искры
– Сентябрь неудачный месяц для заключения брака, – буркнула Катя, наводя порядок вокруг с чрезмерным усердием.
– Почему? – Рита приподняла брови, пытаясь сдержать раздражение, которое всегда появлялось, когда рядом была пышногрудая.
И сейчас она ничего с собой не могла поделать. Даже сидеть в ординаторской с Катей, от которой приторно пахло шоколадом и булочками, оказалось невыносимым. Хотя, видит Бог, она старалась!
Но видимо, то искусственное раздражение, которое Рита взращивала в себе к представительницам своего же пола всю сознательную жизнь, сейчас брало верх. И все усилия, тренировки терпения или непонятные успокаивающие мантры не давали совершенно никакого результата.
– Потому что, – Катя недовольно поджала губы и принялась собирать разбросанные по столу свадебные журналы в одну аккуратную стопочку.
– Очень информативно, – скривилась Рита. – Ты просто мне завидуешь!
– Я? Нисколечко.
Рита не сдержалась и хмыкнула. И пусть за окном бесновалось солнце, щедро одаривая землю теплом и светом, на ее душе сейчас было темно и тошно, как никогда.
– Во-первых, я не верю, что все это, – Катя развела руки в стороны, – будет доведено до финала. То есть до марша Мендельсона. Ты слишком самоуверенна. Окрутить Брагина за месяц? Пфф! Во-вторых, смысл мне тебе завидовать? Это же не я решилась окольцевать бабника, а потом день ото дня мучиться тем, что он будет продолжать таскаться за каждой юбкой.
– Он не будет!
– Ага. Надейся. Такие – не меняются.
Рита нахмурилась.
– Ты сейчас специально это говоришь, чтобы испортить мне настроение! Но знай – не выйдет!
Катя промолчала.
Это еще больше взбесило Риту. Ведь значило, что каждый остался при своем мнении. А Рита так привыкла, чтобы с ней всегда соглашались. Или же если не соглашались, то хотя бы чтобы ее слово оставалось последним!
Она скрипнула зубами:
– Он все равно будет моим. Я не отступлюсь.
Катя промычала в ответ что-то неразборчивое. Она потянулась в прозрачный пищевой контейнер, что притащила с собой, вытащила кусок пиццы и принялась за трапезу, тщательно причмокивая и облизывая пальцы.
Рита угрюмо сложила руки на груди. Ей до хруста в суставах хотелось заехать по лицу пышногрудой. За что? А разве нужна причина? Она так привыкла ненавидеть, что сейчас это казалось таким же естественным, как дышать.
Жгучее чувство в ней еще мать взрастила. Первые ростки появились лет в пять, когда после очередной пьянки мать взбесилась через плач. А ведь Рита долго сдерживалась, но когда голод стал просто невыносимым – желудок свело острой судорогой – расплакалась. За что получила по полной. Мать шлепала ее до тех пор, пока Рита не споткнулась и не приземлилась на пустые бутылки, разбив их. Длинный шрам от локтя и до запястья на левой руке остался на всю жизнь.
Молчаливым напоминанием, чтобы не забыла, как поклялась себе никогда не опуститься до тех условий, в которых прошло ее детство. Никогда не прозябать в грязи, никогда не стать даже отдаленной копией матери.
Наихудшим кошмаром Риты было взглянуть на себя в зеркало и увидеть мать. Она даже тщательно изменила внешность. Перекрасилась из натуральной блондинки в яркий медный цвет, изменила форму бровей, сделала татуаж губ… Да она даже избегала тех цветов в одежде, что любила мать!
