Карен Монинг - Магия грез

Он закрывает глаза. На его скулах ходят желваки. Он открывает глаза. Они мерцают, как полярная ночь.

— Я пытаюсь помочь тебе.

Я прижимаюсь к нему.

— А я пытаюсь помочь тебе помочь мне, — терпеливо объясняю я.

Иногда мой зверь глупый.

Он рычит и вжимается лицом в мою шею. Но он не целует и не кусает меня. Я ворчу от неудовольствия.

Когда он снова поднимает голову, на его лице бесстрастная маска, которая не обещает мне того, чего я хочу. Он все еще удерживает мои руки.

Я бодаю его головой.

Он смеется, и на миг мне кажется, что я победила, но потом он перестает смеяться и говорит: «Спи», странным голосом, в котором звучит эхо многих голосов. Мою голову сдавливает. Я знаю, что это. Мой зверь умеет творить магию.

Во мне тоже есть магия, в местечке у меня в голове. И я толкаю его этим, сильно, потому что у него есть то, чего я хочу, а он мне этого не дает. Я злюсь, когда он сопротивляется, и я толкаюсь в него, пытаюсь заставить его сделать то, что я от него хочу. В магии моего зверя я ищу слабые места, чтобы использовать против него, как он пытается использовать мои слабости против меня. А потом он поддается, и внезапно я уже не зажата между приятным прикосновением шелка сзади и ощущением мужского тела спереди, я…

Я стою в пустыне. Я в теле моего любовника, я смотрю его глазами. Я мощна, я могущественна, я сильна. Мы дышим жарким душным ночным воздухом. Мы одиноки, очень одиноки. Обжигающий ветер несется над пустыней, поднимает яростную песчаную бурю, ослепляет нас, и мы не видим дальше нескольких шагов. В наше незащищенное лицо, в наши глаза впиваются тысячи острых, как иглы, мелких песчинок. Но мы не пытаемся защититься. Мы принимаем боль. Мы, не сопротивляясь, отдаемся ей. Мы дышим песком. Песчинки жгут наши легкие.

Другие уступали нам путь, и все же мы были одиноки. Что мы сделали? Во что превратились? Добрались ли они до нее? Знает ли она? Осудит ли она нас? Отвернется ли?

Она была для нас всем. Нашей высочайшей звездой, самым ярким солнцем, а теперь мы стали темнее ночи. Мы всегда были темными, нас боялись, мы были вне и над любым законом. Но она все равно нас любила. Будет ли любить и теперь? Мы, которые не знали неуверенности и страха, познали и то и другое в огромной мере в момент нашей величайшей силы. Мы, которые убивали не задумываясь, брали, не спрашивая, подчиняли без промедления, теперь сомневались во всем. Мы, сила, которая никогда не сбивалась с шага, — мы споткнулись. Мы упали на колени, запрокинули голову, и, когда наши легкие забились песком, рев ярости вырвался из наших потрескавшихся горящих губ в небеса, эти издевательские хреновы небеса…

Кто-то трясет меня.

— Что ты делаешь?! — рычит он.

Я снова на кровати, между шелком и мужчиной. Я все еще чувствую обжигающий жар пустыни, и моя кожа кажется засыпанной песком. Он смотрит на меня, его лицо побледнело от ярости. И не только. Зверь, который никогда не смущался, был смущен.

— Кто она? — спрашиваю я.

Я больше не внутри его головы. Мне сложно там оставаться. Он не хочет, чтобы я там была. Он очень силен, он вытолкнул меня.

— Я не знаю, как ты это сделала, но больше никогда так не делай! — рычит он и снова трясет меня. — Ты поняла? — Он скалит зубы.

Это меня заводит.

— Ты предпочитал ее всем остальным. Почему? Она лучше в постели?

Это не имеет смысла. Я хороший зверь.

Он должен предпочитать меня всем остальным.

Я здесь. Сейчас. А ее нет. Я не знаю, откуда мне это известно, но ее нет уже очень, очень давно. Дольше, чем его «неделю».

— Держись, на хрен, подальше от моей головы!

На хрен. Это слово я понимаю.

— Да, пожалуйста.

— Спи, — приказывает он странным голосом с множеством звучаний. — Сейчас.

Я сопротивляюсь, и он повторяет это снова и снова. Через некоторое время он поет мне. И наконец достает чернила и рисует на моей коже. Он уже делал это раньше. Это щекотно… но успокаивает.

Я сплю.

Мне снятся холодные места и замок из черного льда. Снится белый особняк. Снятся зеркала, которые на самом деле являются дверьми в мечту или вратами в ад. Мне снятся звери, которые не могут существовать. Мне снятся вещи, которым я не знаю названия. Я плачу во сне. Сильные руки удерживают меня. Я дрожу. Я чувствую, что умираю.

И что-то во сне хочет, чтобы я умерла. Или перестала существовать, насколько я это понимаю.

Это злит меня. Я не перестану существовать. Я не умру, и не важно, сколько боли ждет меня в жизни. Я кому-то что-то обещала. Кому-то, кто для меня был самой яркой звездой, самым жарким солнцем. Кому-то, на кого я хотела быть похожей. Я хочу узнать, кто это.

Я проталкиваюсь сквозь холодные мрачные сны.

Ко мне тянется человек в красной мантии. Он красив, соблазнителен и очень злится на меня. Он зовет меня, призывает меня. У него есть какая-то власть надо мной. Я хочу к нему уйти. Мне нужно идти к нему. Я принадлежу ему. Он сделал меня такой, какая я сейчас. «Я расскажу тебе о той, о ком ты горюешь, — обещает он. — Я расскажу тебе о ее последних днях. Ты хочешь это услышать». Да, да, я не знаю, о ком он говорит, но отчаянно хочу услышать о ней. Была ли она счастлива, улыбалась ли она, была ли храброй до конца? Произошло ли это быстро? Скажи «да». Скажи, что она не испытывала боли. «Найди мне Книгу, — говорит он, — и я расскажу тебе все. Дам тебе все. Призови Зверя. Освободи его и меня». Мне не нужна эта книга. Я ее боюсь. «Я верну тебе ту, о ком ты горюешь. Я верну тебе воспоминания о ней, и даже больше».

Я думаю, что умру, если воспоминания вернутся. В них была дыра. Теперь на ее месте пропасть.

«Ты должна жить, чтобы вернуть эти воспоминания!» — рычит мне издалека другой голос. Я чувствую, как подрагивает моя кожа, слышу заклинания. Они заглушают голос человека в красной одежде. Он неистовствует, растекается кровью, тонет в ней, исчезает, и я на некоторое время оказываюсь в безопасности.

Я воздушный змей, попавший в торнадо, но у меня длинная бечева. И я чувствую, как она натягивается. Кто-то где-то держит другой ее конец, и, хотя он не может спасти меня от шторма, он не позволяет мне потеряться, пока я не наберусь сил.

Этого достаточно.

Я выживу.

Он включает для меня музыку. Она мне очень нравится.

Я поняла, что у моего тела есть и другие возможности получить удовольствие. Он называет это танцем. Он лежит, раскинувшись на кровати, закинув руки за голову, гора мускулов и татуировок на кроваво-красном шелке простыней, и наблюдает за тем, как я танцую голышом по комнате. Его взгляд жаркий, чувственный, и я знаю, что мой танец ему очень нравится.