Яся Белая - Цветы всегда молчат
У боли, как и у радости, не много оттенков. Самый нестерпимый – сияющий белый: он выжигает изнутри, лишая дара речи. Только слезы – концентрированное страдание – могут течь из глаз. Сияющая Скрижаль, где было записано все прошлое и настоящее каждого Садовника, от рождения до смерти, заставила его познать высшую боль…
Все представлялось ему четко и объемно, так, что, казалось, можно коснуться всего, что видишь, столь живо и осязаемо оно было.
…Посреди серой лондонской улицы стояла хрупкая молодая женщина. Ее плечи содрогались от надсадного кашля, от которого на платке, что она отняла от губ, оставались алые пятна… Но ребенок, маленький мальчик, не замечал этого, он упрямо тянул мать туда, где заманчиво светились окна кондитерской.
– Мама, ну купи мне ватрушку! Ну купи! – не унимался малыш. Женщина улыбнулась ему, бросила грустный взгляд на дверь аптеки, куда, собственно, и направлялась, выйдя из свой каморки в этот дождливый вечер. Но ребенок поменял ее планы. Достав из кармана мелочь, она задумчиво пересчитала монеты, затем, вздохнув, кивнула малышу и, взяв его за руку, сказала почти весело:
– Конечно, мой славный мальчик, я куплю тебе самую большую и вкусную ватрушку!
Малыш просиял, и они вместе зашагали в сторону кондитерской…
Нет, мамочка, не надо! Лекарство тебе нужнее! Мамочка, милая, прости…
Острый мучительный стыд пронзил глубже и вернее, чем семена мангры. Хотелось не просто умереть, хотелось исчезнуть и никогда не быть… Права была тетушка: он гадкий!
– Вовсе нет, – произнес нежный голос рядом: – Ты – глупый! Ты такой невозможно глупый!
С него сняли очки, да и сознание мутилось, поэтому он не сразу разобрал: перед ним живая женщина или видение из прошлого? Лишь когда прохладные пальцы коснулись его щеки, он будто пришел в себя…
– Дж-ж-жо-з-зи-и! – с трудом выговаривая буквы и не веря тому, что произносит, прохрипел он.
– Тсс! – протянула она, прижав палец к его губам и размазывая по своим щекам слезы. – Они шипят и хотят меня сожрать…
– Вам нужно уйти… – задыхаясь и отплевывая кровь, глухо сказал он.
– Ни за что! Я убью их за то, что они сделали с вами!
– Как?
– Вы знаете, что нужно сделать! – почти грозно произнесла она. – И поторопитесь!
– Но ведь вы…
– Я все равно не намерена жить без вас! – с этими словами она потянулась вперед и запечатлела на его губах поцелуй. Он был соленым: от его крови и ее слез.
– Раз таково твое желание, моя богиня, – уже уверенно произнес он, краем глаза замечая, что Отправители Наказаний сжимают круг, – то я вынужден подчиниться. – И, собрав все силы, он вложил оставшуюся магию в последнее и самое мощное из всех известных ему заклинаний: – Цвети, мой Алый Гибискус!
И сияние, нестерпимо-яркое, словно где-то взорвалась звезда, накрыло окрестности. И по мере того, как свет уменьшался, становилось видно, что алыми всполохами по небесной сини разметался венчик прекрасного цветка…
Она медленно приходила в себя… Сначала вернулись звуки, попервоначалу – очень громкие. Потом – цвета, и последними – ощущения… Джози почувствовала, что ей холодно, и только тогда осознала, что полностью обнажена. Лишь волосы, темным шелком струившиеся по плечам, были ей естественным покрывалом. Поежившись и охватив себя руками, она огляделась, и тут… Вот теперь ей стало не просто зябко, она словно заиндевела от ужаса: он, ее Ричард, бездыханный и в пятнах сажи лежал поодаль.
– Нет! – прошептала она, мотнув головой. – Нет!
Пройти через ад, чтобы потерять его? Нет!
Она встала, пошатываясь, как новорожденный котенок, шагнула к нему и рухнула на колени.
– Нет! – закричала она, да так, чтобы ее услышала Вселенная. И, склонившись к нему, откинув с его лба опаленные волосы, она проговорила, задыхаясь от горя: – Не смей умирать! Я ведь столько не сказала тебе! Что я прочла твою книгу и мне понравилось! Что я обожаю держать тебя за руку! Что ты – самый красивый мужчина на земле! Что я люблю тебя! Господи, как же сильно я люблю тебя!
Она плакала, безутешно и безудержно, захлебываясь рыданиями, уткнувшись в его грудь…
Голос прозвучал так тихо, что она не сразу услышала его:
– …И слезы Красавицы упали на тело Чудовища. Тотчас же рассеялись злые чары, и Принц сказал ей: «Здравствуй, любовь моя!»
Ричард приподнялся, притянул ее к себе, и их губы слились в поцелуе. Таком нежном и чистом, что природа вокруг замерла от восторга. А потом он заключил возлюбленную в объятия, прижав к себе крепко и надежно, и позволил себе ощутить, что значит быть любимым и нужным…
– Ты слышал?
– Ну конечно же, ангел мой. Я ведь просто притворялся, чтобы ты наконец призналась…
Но она не обиделась, не воспылала гневом, как было раньше, а счастливо рассмеялась:
– Хорошо, что слышал, а то второй раз мне не повторить!
Он тоже улыбнулся ей, взял в ладони ее прекрасное личико и стал осыпать поцелуями. Пальцы невольно соскользнули в волосы, и он перебирал их, наслаждаясь шелковистостью… Как вдруг… Пальцы задели воздух: локоны истончились и рассыпались золотистыми искрами… Этих огоньков становилось все больше. Вот-вот они охватят ее всю и она исчезнет в порыве ветра…
Сердце ухнуло вниз и остановилось. Дышать стало больно. Глаза защипало.
– З-за-а-ч-ч-е-е-м? – проговорил он, досадуя на эту дрожь в голосе и руках.
– Я хотела, чтобы ты жил… Ты ведь не умрешь больше?.. – Голосок становился все тише, походя на шелест опавшей листвы…
– Разве я посмею теперь… – прерывающимся шепотом сказал он, прижимая ее к себе. Этот оттенок боли – черно-красный. Поэтому слез не было. Просто глаза кровоточили на самом дне расширенных зрачков. А тело содрогалось, как от ударов плетью…
Солнце снова ушло. Наползал туман, протягивая свои безжизненные белые щупальца к мужчине, в руках которого таяла золотыми искрами женщина…
Хохотала безумная старуха…
И тоненько звенел колокольчик, выводя заунывное: жизнь-за-жизнь! жизнь-за-жизнь…
А вокруг увядали цветы…
Глава 30. Теперь не отдам никому
Остров Отправления Наказаний, безвременье…
Несколько секунд его ломало осознание, что воистину дорогим ему женщинам – матери, жене – приходится платить жизнью за право быть любимыми им. Лютая ненависть к себе, отчаяние, страх, горечь уже тянули свои темные когтистые лапы к сердцу, готовые вырвать его и пожрать…
Но… его прекрасный цветочек шевельнулся… Длинные ресницы вздрогнули, и угасающий взор на миг осветился ярким и чистым чувством…
– Я люблю тебя, разве забыл… – ее голосок звучал едва слышно, но в той оглушающей тишине, что царила вокруг, был подобен раскату грома… И тьма в душе отпрянула, испугавшись сияния, исходившего от этих слов…
