Ошибка Пустыни - Соловьева Мария Петровна
Лес по-прежнему молчал, но жизнь в нем определенно была и кроме змей. Серебристые бабочки облепили всю траву у воды, под ногами иногда проползали разновеликие жуки, а на красный плащ Лалы то и дело садились длинноногие мошки, привлеченные яркой тканью.
Вдруг Ушаш споткнулся и резко остановился. Потом осторожно раздвинул покрывало ползучей травы:
– А вот и животные этого леса.
Под листьями лежал крупный скелет какого-то хищника, судя по клыкам и когтям длиной в ладонь. Перед кончиной зверь, должно быть, рыл землю – когти наполовину застряли в почве. Ошметки истлевшей шкуры виднелись только в подбрюшье, и цвет определить не удалось. Чуть поодаль Ушаш нашел еще один скелет, поменьше. И в отличие от первого, у него были сломаны ребра и свернута шея. Небольшие копытца напоминали козьи, только ноги были слишком длинные.
– Он сначала убил этого, а потом умер сам.
– Да, и ему было больно или страшно, – тихо добавила Лала.
– С чего ты взяла?
– Землю рыл.
Дальнейший путь замедлился. Они стали внимательно всматриваться в каждую увитую лианами кочку. То тут, то там находили скелеты и подолгу разглядывали в попытке понять, что это за животное и как оно умерло. Большинство скелетов были совершенно целыми, будто звери просто упали и перестали жить. Догадка пришла одновременно, когда под очередными костями мелькнул тонкий золотисто-зеленый хвост.
– Змеи! – в один голос сказали они друг другу.
Картина сложилась странная и страшная. Змеи, которые жили раньше только в Пустыне, пришли в чудесный и красивый лес, полный жизни, и вскоре тут остались только бабочки с жуками, которых невозможно да и нет надобности кусать.
– Но в Пустыне нет зеленых ануков, я бы знала.
– Может, они тут позеленели?
– Сначала надо посмотреть на горы, есть ли там путь, подходящий для змей. Он должен был открыться недавно, иначе скелеты животных рассыпались бы в прах.
– И скелеты маленьких людей с берега, – напомнил Ушаш.
Так за разговорами они прошли несколько поворотов реки, но лес вокруг не менялся – те же прямые деревья без веток, те же ползучие травы, те же кости. Когда стемнело, на лес наползла прохлада, а от реки потянуло давно забытым Лалой запахом свежего снега. И тут появилась новая забота: разжечь костер было не из чего.
В лесу, полном необычных деревьев, не нашлось ни единой сухой веточки. Даже свежих веток не было, только травы, лианы да сочные стебли кустарников. Зато Ушаш придумал, из чего сделать мягкую кровать. Кудрявые плети лиан, собранные вместе, служили прекрасной периной. Припасов еды пока было вдоволь – ашайны умели обходиться малым, но оба с тоской вспоминали о горячем питье. Выручил настой бодродуха из запасов Лалы: он растворялся в ледяной воде и делал ее чуть теплее. Лепешка, кусок сыра, небольшая вяленая рыба и несколько сушеных ягод хуш – получился вполне сытный ужин, после которого тянуло уснуть и забыться. Но лес, молчавший весь день, словно очнулся с уходом солнца. Стрекот, писк и шорохи наполнили каждый уголок зарослей, и Ушаш сказал:
– Ты спишь первая. Разбужу, как совсем будет тяжело пялиться в эту тьму.
– Хочешь успокоительного снадобья? – спросила Лала.
– Нет. Во-первых, мне и так спокойно на душе, а во-вторых, кто же тогда будет нас охранять?
Лала посмеялась вместе с ним над своим нелепым предложением и быстро уснула, укутавшись в плащ. Ночи в Пустыне были холоднее, и все же близость реки напитывала воздух влагой, которая словно выпивала тепло из тел. В песках такого никогда не случалось, и уже проваливаясь в сон, Лала подумала, что вода иногда может быть злее песка.
Проснулась она сама от ощущения, что прекрасно выспалась и чудом согрелась. Чудо оказалось вторым плащом. Ушаш накрыл ее, заботливо подоткнув края, а сам исчез.
Ночной лес свистел и сверчал, и уже не казался темным, хотя ни звезд, ни луны сквозь густые кроны видно не было. Лала встала, стянула плащ Ушаша и негромко позвала его.
– Я здесь, у реки, – отозвался он, – иди скорее сюда!
Лала сделала несколько шагов и остолбенела. Лес не был темным, потому что все вокруг реки сияло серебром так, что нужно было щуриться. Бесчисленные бабочки, которых они видели днем, и еще какие-то светящиеся букашки хороводили над водой, их танцы отражались в реке и на ближайших растениях с листьями-лодками. Казалось, небо высыпало свои звезды в воду, а они ожили и разлетелись по сторонам.
Силуэт Ушаша темнел на фоне этого безумного сияния, и Лала не сразу поняла, что тот стоит полуголый. С мокрых кос стекала вода и застывала сверкающими каплями на его груди и руках.
– Ты купался? – Она не верила своим глазам.
– Верный способ согреться и не уснуть, – усмехнулся он. – Когда вылезаешь из этой воды, кажется, что вокруг горячая пустыня.
– Спасибо, – она протянула ему плащ, – в тепле хорошо спится.
– Всегда пожалуйста. Но ты могла бы еще поспать, если хочешь. Тут так необычно и красиво, что я легко отпущу тебя к сновидениям.
– Ну уж нет! Я тоже хочу на это смотреть.
Они сели рядом и долго молчали, наблюдая за бабочками. Потом Лала попросила Ушаша рассказать про детство ребенка, отмеченного печатью Мастера Смерти, ведь у нее оно тоже могло быть таким. Ушаш будто ждал этой просьбы. Он рассказал, как любил играть с шулартами, как получил в подарок новорожденного Снега, как впервые узнал, что за пределами Пустыни есть другие земли, как пытался не слушать голос крови и свести с кожи змеиную отметину, и многое другое.
Лала слушала его и вспоминала старую Асму, единственного доброго к ней человека за все недолгое полуголодное детство без игр. Асма тоже рассказывала ей удивительные истории перед сном. Воспоминания и вновь услышанное смешалось у Лалы в голове, а от бесконечного сверкания бабочек над рекой захотелось прикрыть глаза. Ушаш заметил, что она снова уснула, только когда она привалилась к его плечу. Он осторожно обнял ее, набросив край плаща, чтобы было теплее, и так просидел остаток ночи. Боясь ее потревожить, он не шевелился и шепотом продолжал рассказывать о своей жизни бабочкам, пока они не разлетелись, уступив место рассветным лучам.
Новый день принес новый звук, от которого Ушаш, только что задремавший, вскочил, будто под ним ожила земля. Лала упала лицом в траву, поднялась и хотела возмутиться спросонья, но Ушаш прижал палец к губам. Пронзительный и не очень мелодичный звук показался самым прекрасным из возможных. Одинокая птичья трель смешивалась с плеском воды и словно текла по реке сверху. Крадучись, Ушаш сделал несколько шагов против течения и застыл. Когда Лала осторожно подошла к нему, он молча показал на бурую птичку с белой грудью, которая зависла над водой. Птичка так быстро работала крыльями, что вместо них виднелось только пятно. Вдруг птичка стремглав нырнула в реку и тут же вынырнула. В клюве у нее извивалась то ли длинная тонкая рыбка, то ли короткая плоская змея. Добыча была слишком тяжелой, поэтому птичка полетела медленно и низко, так что Лала с Ушашем могли проследить, куда она направилась. Последовать за ней, впрочем, не получилось – птичка летела строго над водой против течения, будто над сушей ее поджидает опасность.
– Здесь все не так, как кажется, – шепотом сказала Лала, будто старые кости животных могли их подслушать.
– Найдем гнездо птицы и допросим ее, что тут случилось, – с серьезным лицом отозвался Ушаш, но в его единственном глазу мелькнул веселый огонек.
– Так и сделаем, – сурово кивнула Лала, поддерживая игру.
Она вдруг поняла, что благодарна недавнему кровавому сну на корабле, ведь иначе не согласилась бы взять Ушаша с собой, чтобы спасти от него команду Тика. И не было бы ночных удивительных разговоров, забавной погони за птицей и теплого чувства, что она не одна. А еще она не узнала бы, как это приятно, когда мужчина обнимает, просто чтобы уберечь от холода.
Они встретили этим утром еще несколько бурых птичек, которые улетали в одном направлении. Потом лес согрелся под полуденным солнцем и снова притих, только кое-где поблескивали в траве зеленые ануки. Идти было легко, но однообразие утомляло, и когда наконец деревья стали редкими, кусты мелкими, а вместо земли началась россыпь острых камней, Лала с Ушашем даже обрадовались трудностям.
