Дом неистовых клятв (ЛП) - Вильденштейн Оливия

Король Владимир пристально изучает Габриэля, словно он только сейчас заметил острые кончики его ушей, но быстро теряет к нему интерес и переводит внимание на моего отца и меня.

— Вы предпочитаете полететь или поехать на санях?

Не сводя глаз с Владимира, мой отец спрашивает:

— Ínon? Что бы ты предпочла?

Я оглядываю огромные сани из темно-коричневого дерева с серебряными полозьями. В отличие от тех саней из рассказов, которые я читала мамме, эти сани запряжены не лошадьми, а фейри. У них серебряные глаза, и они одеты в бледно-голубые военные униформы с сияющими серебряными пуговицами и отороченные чёрным мехом.

— Будучи в Глэйсе, следуй его правилам.

Я одариваю королевскую чету улыбкой, которая, как я надеюсь, покажется им искренней.

Я не презираю их, но у меня есть к ним некоторые претензии. Они не только пытаются использовать рунический камень, чтобы подкупить Лора, но они также хотели подсунуть Алёну в постель моей пары. Ради собственного душевного равновесия, мне стоит это отпустить, но как бы я ни пыталась отогнать эту мысль, один лишь взгляд на холодную изящную красоту Алёны заставляет мою ревность затмить все остальные мысли.

Если Котёл показал Бронвен правду, ей осталось недолго в этом мире. Но можно ли верить Котлу? Ведь Габриэль всё ещё жив, хотя должен был умереть до наступления прошлого полнолуния. Несмотря на то, что я не люблю принцессу, я надеюсь, что прошлой ночью Бронвен перепила фейского вина, из-за чего её сознание сфабриковало смерть Алёны.

Владимир жестом приглашает меня и моего отца первыми занять место в санях, после чего присоединяется к нам со своим сыном, а его жена, дочери и младший сын забираются в другие сани вместе с Габриэлем. Ифа, Фион и три других ворона перевоплощаются в птиц и взмывают в небо.

Губы Владимира изгибаются в натянутой улыбке, которую даже нельзя назвать таковой.

— Я, конечно, польщен тем, что вы преодолели множество морских миль, чтобы присоединиться к моей семье за ужином, но могу я узнать, что привело вас к моим ледяным берегам? Киан был не очень многословен.

Мой отец опускает подбородок, скрытый бородой, и пригвождает северного монарха взглядом.

— Твой рунический камень.

ГЛАВА 67

Ну, ладно. Похоже, мы не собираемся ходить вокруг да около. Не то, чтобы в этих санях было, где ходить. Вот если бы мы сейчас находились в хвойном лесу, но он, должно быть, находится в какой-то другой части этого гигантского королевства…

Владимир складывает руки на спинку своего сидения. Он явно нас не боится, иначе не стал бы так широко расставлять руки.

— Я уже сообщил Рибаву свои условия.

Ни секунды не колеблясь, мой отец говорит:

— Он просит о новых условиях.

Владимир постукивает пальцами по спинке сидения, и солнце отражается от кольца на его мизинце — огромного серебряного кольца, украшенного снежинкой.

— Мы не согласны.

— Должно быть что-то ещё, чего вы желаете.

Голос моего отца звучит обреченно. И мне неожиданно начинает казаться, что он не верит в то, что я смогу достать камень.

Я касаюсь его руки, которой он крепко сдавил свою ногу, и разжимаю её, пока он не сломал себе кость. Когда его глаза встречаются с моими, я сжимаю его пальцы, пытаясь сказать ему о том, что у меня всё получится… и что нам не нужен этот договор. Всё что нам нужно — это доступ в галерею и моя кровь.

Владимир замечает то, как мы обмениваемся взглядами.

— Смахивает на инцест.

Ногти моего отца превращаются в когти, и он обнажает зубы.

— Что это было, король?

И прежде, чем он успеет вцепиться в горло королю-фейри и начать ещё одну войну, я шепчу:

— Dádhi, подумай о Дайе.

Услышав имя моей матери, он делает глубокий вдох.

Вокруг нас становится так тихо, что я слышу, как скрипят его толстые кожаные одежды и железные доспехи, когда воздух проникает ему в лёгкие. Как только он успокаивается, я решаюсь осмотреться. Никто и ничто не двигается, словно кто-то остановил бег времени. Ни сани, ни сидящие в них люди, ни стражники. Даже вороны у нас над головами перестали хлопать крыльями.

— Прошу меня извинить.

Владимир наклоняет голову, и маленькие белые волоски, обрамляющие его лицо, вздрагивают на холодом ветру.

— Думаю, вы не так меня поняли. Я не имел в виду твои отношения с Фэллон, Бэннок.

— Тогда что, ради святой Морриган, ты имел в виду? — огрызается мой отец.

— То, что ты подложил собственную дочь в постель к лучшему другу.

У меня начинает дёргаться глаз. Вообще-то, оба моих глаза начинают дёргаться.

— Поверьте мне. Мой отец не подкладывал меня в постель к лучшему другу; я сама туда пробралась. Что очень не понравилось моему отцу. Но он знал, что не сможет помешать мне и Лоркану быть вместе, так как Небесный король — моя истинная пара.

Мне, вероятно, следовало умолчать об этом, но ведь это не секрет. Точнее не тот секрет, на котором можно нажиться.

— Вы ведь в курсе того, что значит «пара» для нашего народа?

Холодный взгляд Владимира проходится по чёрным полосам на моём лице и задерживается на изображении пера на скуле.

— Когда желаешь приобрести союзника, приходится идти на уступки. А если ты решил заполучить щедрого союзника, уступки должны быть довольно весомыми.

Он делает паузу, словно ждёт, когда до меня дойдёт смысл его слов. Неужели он считает меня настолько недалёкой?

— К тому же мои требования едва ли можно назвать возмутительными.

«Какими были его требования, Лор?»

Тишина.

«Лор, какими были требования Короля Глэйса?»

Я бросаю взгляд на величественных птиц, рассекающих чистый воздух.

«Надеюсь, ты не дашь никому себя пырнуть, mo khrà, а не то, я, мать твою, оставлю тебя в виде чаши на пару недель».

Я так усиленно концентрируюсь на своей паре, что мне удаётся перенестись в его сознание.

Он пугается и почти опрокидывает статую, сделанную из голубого стекла.

— Всё в порядке?

Мои ноздри раздуваются.

— Просто проверяла, всё ли с тобой в порядке, потому что ты мне не отвечал.

— Прости меня. Я пытаюсь найти вход в галерею, чтобы посмотреть на камень.

— Рада, что ты не ранен.

Я осматриваю его, но поскольку я нахожусь внутри его головы, он пребывает сейчас в человеческом обличье.

— Ты ведь не ранен?

— Нет.

Он касается мой щеки, но затем опускает руку и бормочет:

— Focà. В этом королевстве всё такое белое, твою мать. Сейчас вернусь.

Наша связь обрывается раньше, чем я успеваю спросить, чем ему так не угодили цвета королевской семьи.

Вздохнув, я снова обращаю внимание на короля Глэйса.

— Так какими были ваши требования?

— Разве твоя пара тебе не доверяет?

— Прошу прощения?

— Я рассказываю Милане всё.

— Awnos duffen, — бормочу я.

Зрачки Владимира сужаются.

— Что это было?

Мой отец издаёт удивлённый смешок. И хотя я рада, что моё сквернословие доставило ему хоть немного радости, я напускаю на себя мрачный вид и драматично вздыхаю.

— Простите, Ваше Величество. Я беру очень много уроков по языку воронов и некоторые слова приходят мне на ум быстрее, чем слова на моём родном языке. «Awnos duffen» значит «к сожалению, нет».

Мой отец издаёт ещё один смешок.

Я изо всех сил пытаюсь сохранить невозмутимый вид.

— Неужели у меня настолько ужасный акцент, dádhi?

Он качает головой, его глаза весело сверкают.

— У тебя очень милый акцент, ínon.

— В общем. О чём мы там говорили? Ах, да. Вы спросили, доверяет ли мне моя пара. Он мне доверяет. Но из-за моего похищения и всей этой войны, у нас было мало времени на то, чтобы обсуждать вас.

Я медленно снимаю одну перчатку и кладу её себе на колени, а затем поднимаю запачканный чернилами палец к своему медальону.