Когда настанет время возмездия (СИ) - Ирсс Ирина

Вот теперь я не просто хмурюсь.

— Но…

— Принцесса, уходи оттуда, — настаивает Алек, и я слышу на этот раз в его голосе то, что он в первый раз скрыл.

Боже мой…

Оглядываюсь на дверь, и в этот момент всё понимаю.

— Комната управления… — я даже не уверена, что произношу это вслух, пока Алек тут же не реагирует, осознавая, что до меня всё дошло.

— Лена, уходи оттуда сейчас же! — он почти цедит слова, и я могу поклясться, что никогда не слышала в его голосе столько злости.

И если бы он сейчас стоял рядом со мной, я бы точно предпочла сжаться и отступить в угол. Но его рядом нет, поэтому это пугает не так сильно. А возможно есть просто что-то более важное, чем страх.

Я сама не поняла, когда произошел момент, что Елай стал мне на самом деле родным.

Когда спас меня? Спас Алека? Или помог справиться с убийством родителей, вразумив и пообещав отомстить?

Я не знаю. Но знаю другое: он не должен был задержаться на столь долгое время, а значит специально заставил меня уйти и связаться с Алеком.

— Он обманул меня, — говорю, не веря, что Елай даже продумал, что сказать Алеку, чтобы тот всё понял и увёл меня отсюда.

И что я чувствую по этому поводу?

Злость. Неимоверную злость, что он так поступил.

— Лена, я прошу, уходи оттуда, — чётко и взвешено произносит Алек каждое слово, игнорируя мой гнев. — Мы закончили, я буду скоро там. Слышишь, я пойду за ним, но ты должна прямо сейчас…

Выстрел.

Я вздрагиваю и смотрю на открытую дверь. Возможно на все открытые двери сразу, потому что у меня внезапно такое чувство, что я оказываюсь там, где стреляли. Он прогремел как будто внутри меня. Словно ранил какую-то живую часть.

Голова становится невероятно ямной, я перебиваю Алека, даже не слыша, что он говорил. Одно ясно, совершенно обратное тому, что скажу ему я:

— У него нет этого времени, Алек.

— Лена, черт возьми… — кричит голос Алека из наушника.

Но он уже лежит на земле.

Глава 42

Пять трупов — вот, сколько охраны было у Виктора, прежде чем Елай их убил. Внутри меня всё заледенело, кажется с того момента, как влетела на этот этаж и услышала отдалённые голоса. Голос Виктора я не перепутаю ни с кем. Единственное, что впервые слышу, он на повышенных тонах и становится всё громче, когда я приближаюсь, аккуратно переступая трупы солдат. Не смотрю вниз, не думаю, а просто иду, собирая всё возможное мужество в своей руке, в которой зажат пистолет.

Я выстрелю. Я обязана. И эти мысли настолько громкие, заглушающие даже звук бешено колотящегося сердцебиения, что ничего не слышу вокруг. Слова Виктора как тарабарщина, синхроинизирующая с гулом крови в ушах. Ещё пару шагов…

— Гадёныш, — наконец слышу я, а затем усмешку Елая, что-то кидающего ему с весёлым фырканием, что заставляет меня усомниться, что он ранен, пока вновь не заговаривает Виктор: — Ты сдохнешь точно так же…

Я влетаю в открытую дверь, с невероятной точностью находя сразу же глаза Виктора. Но прежде чем успеваю взмахнуть рукой и навести на него пистолет, понимаю что под прицелом нахожусь я.

Или мой пистолет.

Я вздрагиваю от выстрела раньше, чем по руке проносится мощная отдача, заставляющая меня выронить пистолет, в котором красуется дырка.

Виктор выстрелил без единой заминки.

Как это сделала бы и я, не будь так ошеломлена дулом пистолета направленных целых пять секунд мне в голову.

И Виктор точно знал, что я выстрелю, потому что выражение его лица окрашенно сильнейшем разочарованием, переходящим в не менее сильное отвращение.

— Неблагодарные, — выплёвывает Виктор сгусток крови вместе со словами, а затем резко поднимает взгляд.

Всё внутри меня кричит, но сама я обездвижена. Замерла и смотрю то на раненого Елаю, лежащего в двух шагах от меня, то на Виктора, стоящего прямо напротив. Я никогда ещё не видела, чтобы с его лица спадала маска безмятежности. Красные глаза, точно тот огонь, что полыхает в глазах гибрида, полны неистового гнева. Презрения. Он смотрит так, словно размазал только что по полу таракана, испортившего его еду.

А потом звучит усмешка. В кой-то степени усталая, сухая и далеко не весёлая.

— Вы стоите друг друга, — внезапно говорит он тихо, глядя в мои глаза. Наклоняет голову, как безэмоциональная ящерица, и снова сплёвывает. Омерзение на его лице растёт с каждой последующей секундой. — Жалкие и никчёмные, цепляющиеся за мнимую веру, что у вас есть выбор, — его голос пропитан ядом, на лице проскакивают морщины, когда он кривится.

— Вы оба — эксперимент! Мой! Только мой! Ни один из вас не выжил бы, не забрав я вашу мать к себе. Ты, — Виктор смотрит на Елая, который с трудом дышит, зажимая ладонью живот, его пальцы окрашены тёмной жижей, изо рта течет кровь, но он не морщится и не издаёт ни одного звука, соответствующего его ранению. — Ты страдал так, что ваша мать ежедневно лила слёзы. Твой организм с рождения не мог справиться с той дозой эфира, что пробудилась в тебе. Кости прочнели раньше, чем росло тело. Эфир помутнял твой разум, а сила пыталась вырваться. Ваши родители скитались по заброшенным городам, потому что ты не мог спрятать свои глаза, вечно горящие голубым огнём. Как, вы думаете, я узнал, что Ваши родители сотворили? К кому явился Ваш отец, когда Анна умирала! Не к вашим старейшинам! Он вышел на меня, пообещав взамен всё, что я пожелаю. А кто убивал, Анну?! — глаза Виктора метнулись ко мне, стоящую по-прежнему слишком неподвижно, чтобы хоть кто-то поверил, что я вообще дышу. Вероятно, я и не дышала. — Это была ты, высасывающая из неё всю жизнь. И вы ещё вините меня в её смерти?! Я сделал, что обещал. Спас Вам обоим жизнь, про Анну и Вашего отца речи не было. — Сорвавшийся смешок звучит в такой напряжённой тишине, как нож по наждачной бумаге. — К тому же, кого было спасать? Инкубатор? Я до сих пор не понимаю, откуда она взяла сил, чтобы выкрасть тебя и передать моей племяннице. Когда я нашёл ее, она ползла, умирая от бессилия. И кто этому виной? Вы оба! Это вы истощили ее организм так, что он даже не пытался бороться. Мне даже не пришлось бы её добивать. Если бы я не взялся вновь поддерживать её тело, она сдохла бы, как шавка, приползшая молить хозяина о куске хлеба.

Я непроизвольно вздрагиваю от резких слов Виктора и вижу точно такую же реакцию у Елая. Как выразить, что чувствую, даже не пробую. Но готова поклясться, что знаю, что чувствуют те, у кого вырывают наживую сердце.

— Она была обречена тем, что решилась родить вас. А ваш отец… Ваш отец просто был лишним. Его просьбу я выполнил, но я никогда не обещал оставлять в живых его. Вы же оба — живы до сих пор. — Виктор с отвращением смотрит вниз на Елая. — Ну по крайней мере, ещё несколько минут точно будете живы оба.

Мои лёгкие распирает от гнева, я не знаю, что планирую сделать, но готова поклясться, что для Виктора это будет болезненно. Но не успеваю сделать и шагу, как меня опережает Елая. Он лениво усмехается, подавляя кашель. Понятия не имею, откуда он до сих пор берет силы. Тем более, на то, чтобы обеспечивать своему лицу как обычно чертовски непринуждённое выражение.

— Сказал дед, который стоит на минном поле и едва держаться, чтобы не потерять рассудок от жажды крови.

Первые несколько секунд я в замешательстве, но потом… мой взгляд падает под ноги Виктора, и я вижу то, что имеет в виду Елай. А вот сам Виктор трактует его речь иначе. Он улыбается.

— Я вижу перед собой, как минимум, десять литров крови. И одного из вас могу по-прежнему использовать в качестве бесконечного источника пищи.

Когда взгляд Виктора достигает моих глазах, я ощущаю то, что он в них видит. Они загораются, уже неспособные контролировать бушующие эмоции гнева. Но когда это Датского подобное не веселило? Ему нравится то, что он видит.

— Ох, дитя моё, боюсь тебе придётся смириться с тем, что ты снова попалась. У нас незаконченное дело, которое я собираюсь выполнить, будешь ты в сознании или нет. Готов поклясться, что твой полукровка пойдёт на всё, ради того, чтобы я тебя сильно не мучал. Даже добровольно прийти в мою лабораторию.