Лэйни Тейлор - Дни Крови и Звездного Света
У Амзаллага были дети. Или они у него были до того, как пал Лораменди.
— Мы ударим по ним к северу от столицы, — говорил Тьяго. — Города там плохо укреплены и редко охраняются. Ангелы не видели там боев в течение сотен лет. Мой отец позволил своему краю стать серым. Он занял оборонительную позицию. Теперь нам нечего защищать.
Это было смелое заявление, и оно было встречено некоторыми солдатами с долей скептицизма. Это выглядело так, будто он почти обвинил Военачальника в падении своего народа.
— Хотя, на самом деле, это не так, — заговорила Кару, выходя из той же арки, в тени которой она пряталась, наблюдая за спаррингом Зири с Иксандером. Тьяго повернулся к ней своей доброжелательной маской; какой же эфемерной она была, какой неправдоподобной. — Нам есть, что защищать.
— Кару, — сказал он и тут же начал просматривать двор в поисках Тен, предательницы-няньки. Кару, заметила периферическим зрением, как та идет.
— Все еще есть жизни, которые надо спасать, — сказала Кару, — и есть выбор. — Эти слова принадлежали Акиве, что она осознала, как только произнесла их вслух. Она покраснела, однако, всем было невдомек, что она была попугаем Звериного проклятья. Надо признать, он был прав. Даже больше, чем мог себе представить.
— Выбор? — взгляд Тьяго был холодным, беспристрастным. Рука Тен сомкнулась на предплечье Кару.
— Помнишь ли ты о выборе, о котором мы толковали вчера, — прорычала волчица, понизив голос.
— Так каков твой выбор, Тен? — спросила Кару в полный голос. — Ты имеешь в виду, что выбираешь между Сусанной и Миком? И кого бы ты убила первым? Я не выбираю ни одного из них, и они уже вне твоей досягаемости. Убери свою руку от меня. — Она высвободилась из захвата волчицы, и повернулась к собравшимся. Она увидела некоторую озадаченность, и смущение и то, как глаза химер метались от нее к Тьяго и обратно. — Выбор, о котором я говорю, это защита наших невинных от серафимов, вместо того, чтобы убивать их.
— Невинных серафимов не бывает, — отрезал Волк.
— Именно это они и говорят, когда убивают наших детей. — Она не смогла удержаться, чтобы не скользнуть взглядом в сторону Амзаллага. — Некоторые даже в это верят. Но мы-то знаем. Все дети невинны. Все дети неприкосновенны.
— Но только не их дети, — раздалось низкое рычание холодного голоса Тьяго.
— А ведь оба народа по обе стороны просто пытаются как-то жить, — Кару сделала один шаг к нему. Еще один. Она не чувствовала своих ног; может, она даже и не шла вовсе, а парила в его сторону. Она находилась в таком состоянии волнения и испытывала такое мужество, что пульс так и грохотал в висках. Она даже задумалась, мужество и храбрость всегда были или они есть только у тех, кто не испытывает страха.
— Тьяго, я пытаюсь кое-что выяснить, но уже даже боюсь спрашивать. — Она скользнула взглядом по толпе. Все эти лица, эти глаза, ее собственные творения, все эти души, которых она коснулась: какие-то прекрасны, иные нет. — Мне вот интересно, тут все все понимают, кроме меня, или все пребывают в неведении. — Она опять повернулась к Тьяго. — Какова твоя цель?
— Моя цель? Кару, от тебя не требуется понимать стратегию. — Она видела, что он все еще пытался сообразить, что на нее нашло, раз она осмелилась задавать ему подобные вопросы, и как он может восстановить свою власть, избежав открытой угрозы.
— Я не спрашиваю о стратегии, только о цели, — сказала она. — Это простой вопрос. На который должен последовать простой ответ. За что мы сражаемся? Ради чего убиваем? Что ты видишь, когда смотришь в наше будущее?
Какие же тяжелые и немигающие у него глаза, как же неподвижно его лицо. Его гнев обернулся льдом. Он не знал, что ответить. Во всяком случае, у него не было хорошего ответа. Он мог бы сказать, мы сражаемся, чтобы убивать. Мы убиваем, чтобы отомстить. Будущего нет. Кару чувствовала, что химеры ждут ответа от и гадала, скольких из них этот ответ устроит. Сколько из них потеряют всякую способность и дальше надеяться, а сколько, возможно, уцепятся за то последнее, если они узнают, что это дело рук Бримстоуна.
— Будущее, — сказал Тьяго, после затянувшейся паузы. — Однажды, я подслушал, какое будущее ты планировала. Когда была в объятьях своего любовника-ангела, и вы говорили о том, как бы убить меня.
«Ах, ну как же», — подумала Кару. Это было по его части, уходить от темы. У солдат тут же перед глазами встал образ химеры, переплетенной с серафимом, что было достаточным для того, чтобы все забыли про ее вопрос.
— Я бы никогда на это не пошла, — сказала она, что было правдой, но Кару почувствовала, что любопытство, искорку которого она разожгла, померкло. — Ответь на мой вопрос, — сказала она. — Куда ты нас ведешь? Каким ты видишь наше будущее? Будем ли мы жить? Будут ли у нас земли? Наступит ли мир?
— Земли? Мир? Об этом тебе, Кару, надобно спросить у Императора серафимов, а не у меня.
— Что зверье должно умереть? Мы всегда знали его цели, но Военачальник никогда не уподоблялся ему, как ты. От этих ужасных убийств тем, кого ты оставил только хуже.
И к солдатам:
— Мы что, даже не пытаемся спасти химер или сейчас речь идет только о мести? Перед своей смертью, убить как можно больше ангелов? Так просто? — Как бы ей хотелось, рассказать им, что сделал патруль Белироса, и чему они стали свидетелями в Хинтермосте, но она не могла брать на себя ответственность и раскрывать эту тайну. Что сделал бы Тьяго, если бы узнал?
— Кару, ты думаешь, что есть иной путь? — Он помотал головой. — Неужели их ласковое обхождение, заставило тебя уверовать, что они хотят стать нашими друзьями? Есть только один способ спасти химер — убив всех ангелов.
— Убив их всех? — сказала она.
— Да, Кару, убив их всех. — Язвительно. — Я знаю, тебе, должно быть, тяжело это слышать, когда среди них находится твой любовник.
Он так и будет снова и снова напоминать об этом, и вот, что забавно: чем больше раз он упоминал об этом, тем меньше Кару было стыдно. А что такого она сделала-то? Кроме того, что просто-напросто влюбилась и стала мечтать о мире? Бримстоун и тот уже простил ее. Он даже сделал больше, чем простил, он поверил в ее мечту. И теперь... он доверил ей (не Тьяго, а ей), найти путь, идя которым, их народ снова будет жить.
И она думала, разве груда кадил в ее комнате была бременем? Ах, как же узко она мыслила. Но смысл, который наполнил ее, когда Исса рассказала о соборе, выпустил из ловушки на волю чувство, которое она выстрадала, исполняя прихоти Тьяго. Теперь все. Словно она стояла на коленях, а Бримстоун взял ее за руку и поставил на ноги. Это было искуплением.
