Эдриан Феникс - Взмах крыльев
Поскользнувшись на снегу, Хэзер ударилась о такси. Хотела схватиться за ручку двери, чтобы удержаться, но рука не слушалась, просто шлепнулась о бок такси. Она свалилась, мир вращался белым-белым-белым. Свет причинял боль. С обеспокоенным лицом над ней склонился мужчина.
— Мисс, с вами все хорошо?
Позади она услышала, как женщина сказала:
— Не переживайте. С ней все хорошо. Просто перебрала с выпивкой. Боится летать.
Снежинки, прилипшие к ресницам Хэзер, таяли на глазах. Она попыталась заговорить, но язык не работал. Старалась покачать головой, чтобы показать таксисту «нет», но голова не двигалась.
Руки подняли ее, голова повисла. Белое небо слилось с заснеженным бетоном.
— Расслабься, — сказал мужской голос, — не борись.
— Мы отвезем тебя к доктору Мур.
Холод завертелся в сознании Хэзер, замораживая его, отключая.
* * *
Боль пульсировала, словно вместо кости в теле была раскаленная кочерга для камина. Э открыл глаза, в животе замутило. Глотать было трудно — нужны таблетки — он осмотрел фургон. Измазанный в крови надувной матрац был пуст, неиспользованная подушка внезапно напомнила о ноже в бедре.
Э посмотрел вниз, нога горела под лезвием. Вокруг ножа на джинсах расплылось кольцо высохшей крови. Хренов ублюдок кровопийца! Что-то темное и волнующее свернулось в нем, спрятанное под гневом. Память о ножах, погруженных в бледную плоть Данте, послала дрожь по позвоночнику Э.
Беглый взгляд, кинутый через плечо, зацепился за Данте, растянувшегося на полу. Э развернулся, чтобы рассмотреть получше. Симпатичный маленький кровосос лежал животом на ковре, на стороне, защищенной занавесками от горящего дневного света снаружи.
Голова повернута в сторону, волосы закрывали лицо, одна рука была под ним, другая согнута в локте, Данте — упс! Точнее, это С — выглядел так, словно рухнул прямо когда шел. Или получил еще одну пулю в голову.
Взгляд Э блуждал по Данте, впитывая каждую деталь. Он желал, чтобы С не просыпался, пока он не закончит играть. Отчасти желал, чтобы С совсем не просыпался. И действительно желал, чтобы у него был ключ от наручников.
Сжав зубы, Э расслабил раздутое и покрытое кровоподтеками запястье в повязке. Боль и тошнота дважды сжали внутренности. Пот выступил на лбу. Он сглотнул желчь. Прислонив голову к стене фургона, Э оставил нож, размышляя. В любом случае, он сомневался, что сможет вытащить его и остаться в сознании.
Он посмотрел на Данте. Парень был вне игры некоторое время. Он мог шуметь сколько угодно — Данте не пошевелится. Или С. Э внезапно задрожал, вспомнив, как Данте вернул ему собственные слова, жесткие и холодные, сказанные голосом кровопийцы.
Это мой брат Плохого Семени.
В тот момент Э был уверен, что умрет. Ужасно. Жестко. Страшно.
Но Данте хотел последние слова Джины, и только Э обладал ими. Так момент прошел, и его сердце билось, билось, билось. И билось еще долго, после того как Данте остановился.
Взгляд Э скользнул к рюкзаку с игрушками и черной сумке. В первом были таблетки. Наркотик для Данте — во второй. То, что доктор прописал для них обоих.
Двигаясь осторожно, Э дотянулся до рюкзака. Схватился за край. Молниеносная боль пробежала от кисти к плечу, и он закричал до того, как успел остановиться. Но оказался прав насчет Данте — кровосос безмятежно спал. Черные пятна поползли перед глазами Э, как только он нащупал мешочек с таблетками, расстегивая распухшим пальцем молнию. Пот потек по вискам.
Э схватил таблетки, сжав их в ладони. Несколько рассыпались на ковер, подпрыгнув и покатившись в разные стороны, но не в его. Опустив дрожащую руку, он бросил таблетки, которые стащил, в рот. Проглотил. Его желудок сжался, словно кулак. Он прислонился к фургону. Начал дышать. Вдох. Выдох. Вдох. Тошнота исчезла.
Э закрыл глаза. Он хотел, чтобы у него были очки. Хотел, чтобы у него были сигареты. Думал, что, возможно, это Данте должен быть в наручниках, мучиться и желать все это, пока Э спит. Желать, чтобы он никогда не рождался. Ублюдок. Пил его кровь.
Она горела в Данте даже сейчас? Если бы Э открыл глаза, увидел бы он собственный золотой свет, который излучает Спящий и накачанный наркотиком вампир? Сердце Э пропустило удар, затем забилось с глухим вибрирующим стуком о грудь. Он открыл глаза.
Золотой сладкий свет скользил с губ Данте, лился из ноздрей, усеивал стройное тело. Извивался вокруг золотыми кольцами.
Связывая его. Соединяя с закованным богом.
Э усмехнулся. Мой. Как только таблетки начнут действовать, уменьшив боль в пульсирующей руке, он стащит шприц с пузырьком наркотика для кровососа из черной сумки. Спрячет под повязку. Затем будет выжидать удачное время с божественным терпением.
Ждать, когда вероломный гаденыш повернется спиной.
* * *
Люсьен приземлился, касаясь босыми ногами покрытой снегом травы. Его крылья раскрылись, сбрасывая в воздух капельки льда и снега, затем сложились за спиной. Серые облака спрятали солнце. За стоянкой машины быстро пересекали автомагистраль, скользя шинами по снегу и слякоти. Два автомобиля остались: белый фургон с номерными знаками Алабамы и грузовая фура.
Разбитое окно водительской кабины фуры сказало Люсьену о том, что его сын питался, проникновение с применением силы говорило об отчаянной жажде.
Свернув крылья, Люсьен шагнул к фургону. Он следовал за песней хаоса Данте, пока она не исчезла, но гнев, боль и безумие не пропали и горели в сердце Люсьена.
Данте был потерян в собственном истерзанном рассудке.
Около часа назад шум, блокирующий их связь, исчез, и он последовал за ней, как за эфирной веревкой, к своему спящему сыну.
Пальцы Люсьена схватили холодную дверную ручку. Закрыто. Плотно прижав ладонь к двери, он направил энергию в замок. Синие искры посыпались на тротуар, оставляя крошечные растаявшие отверстия в снегу. Он ухватился за ручку и открыл дверь.
Дурной запах крови и насилия, пота и старых сигарет поднимался из фургона, как чёрный дым из огня. У Люсьена перехватило дыхание, внизу, как угли под грудой пепла, тлела выжженная и горькая вонь искаженной похоти и зла.
Люсьен слушал медленный ровный ритм сердца Данте. Звук успокоил. Я нашёл сына. Забравшись в фургон, он раздвинул занавес и осторожно скользнул внутрь, не позволяя слабому зимнему солнечному свету коснуться его дитя.
Люсьен посмотрел на Данте, спящего на полу фургона. Крик сгорающего на солнечном свету, душераздирающий звук агонии ребенка — его ребенка — отражался эхом в обрывках снов Данте. Напоминая Люсьену о том, что он чувствовал... что он слышал, стоя на кухне с Уоллес.
