Всё равно растаешь, принцесса - Ольга Островская
− Именно. Ты тоже здесь и больше ничем не сможешь ей навредить.
− А мне это и не нужно, − ухмылка Ульфрика становится ещё наглей и противней. — Я и так получу, всё, что мне причитается.
− Всё, что ты получишь, это суд и справедливый приговор за всё, что сотворил. Также, как и твоя мать, − замечаю мрачно, чувствуя, какое-то жуткое несоответствие моих ожиданий и реальности, вызывающее непреходящую тревогу. — Ты арестован, Ульфрик. Если надумаешь сопротивляться, предупреждаю сразу — щадить не буду. Рагна, тебя это тоже касается, − смотрю на его мать.
− Сопротивляться мне тоже незачем. Скоро ты сам меня отпустишь.
− Надейся, − роняю саркастично и киваю Гриму.
К Ульфрику тут же устремляются двое воинов, заковывая его руки в кандалы. Двое других хватают и обезвреживают Рагну, воспользовавшись кляпом, чтобы она ничего не смогла никому внушить. Ситуация кажется всё менее реалистичной. Слишком всё просто.
Это ощущение не покидает меня всё то время, которое нам требуется, чтобы доправить задержанных до Стайнгейма. Ни Ульфрик, ни Рагна за всю дорогу ни разу не пытаются воспользоваться своими силами. То есть, не делают ровным счётом ничего из того, что я от них ожидал. И это заставляет меня тревожиться всё сильнее, как и тот факт, что Ульфрик выглядит поразительно довольным для своего положения.
Словно уверен, что и в этот раз выберется сухим из воды.
В Стайнгейме, единственной на весь Нагард крепости-тюрьме, я сразу ещё во дворе передаю заключённых под стражу, уведомив коменданта, какую опасность они могут собой представлять.
Рагну уводят первой, по-прежнему с кляпом во рту. Потом Ульфрика, но он неожиданно оборачивается и бросает на меня насмешливый взгляд:
− Я тебе почти сочувствую, брат, − усмехается ехидно. — При всей своей силе и власти, ты слеп как крот. И дома тебя ждёт очень большой сюрприз. Скоро увидимся.
Тревога превращается в леденящие оковы страха.
Он отворачивается, чтобы идти дальше, а я не выдержав, бросаюсь к нему. Растолкав стражников, разворачиваю подонка лицом к себе и, схватив за грудки, со всей силы толкаю его о стену.
− Какой сюрприз? — рычу.
− Увидишь, − скалится он.
− Отвечай, − бью ладонью в солнечное сплетение.
По его телу вмиг начинает расползаться ледяная изморозь, вымораживая жизнь из каждой клеточки. Подонка хватает на минуту, не больше. К тому моменту, как лёд добирается до горла, кожа Ульфрика синеет, а в глазах уже во всю пляшет животная паника.
− Отпусти, − хрипит он, дёргая окоченевшими руками.
− Только после того, как ты ответишь на мой вопрос. Что ты сделал?
− Не я, − закатываются глаза Ульфрика. — Не я. Все мы лишь марионетки в её руках.
− Чьих?
− Маргреты.
Его тело обмякает в моей хватке и я отпускаю недоноска. Отзываю обратно сковавший его холод, чувствуя себя так, будто это мои внутренности превратились в сплошной лёд.
− Уведите, − бросаю стражникам.
А сам, сломя голову, бросаюсь к коню. Вскакиваю в седло и сразу пускаю в галоп. Боги, если это правда, а он не врал, значит я сам пустил в свой дом убийцу. Сам разрешил ей находится рядом с Софи.
37.2
По дороге, сходя с ума от страха за жизнь любимой Льдинки, прокручиваю в голове все, что знаю о Маргрете. В поисках хоть каких-то зацепок, которые могли бы раньше указать мне на подлинную сущность невесты покойного брата. Я знал ее еще девчонкой. Всегда тихая, скрытная, мечтательная. Она стала более замкнутой, когда ее отдали в храм. В глазах появилось какое-то тайное знание. Мы все думали, что это через посвящение в божественное служение. Тем более что впоследствии именно ее настоятельница и Верховная жрица, наша с Гальвардом бабушка, избрала своей преемницей.
Иногда Маргрета казалась мне немного странной, слишком всевидящей и всезнающей, но я никогда даже подумать не мог, что она может быть ведьмой. Никогда не чувствовал от нее ничего подобного. Да и разве Верховная жрица может быть ведьмой? Или заниматься темной магией? Разве Праматерь такое позволила бы?
А может, она и не позволила?
Может, ради этого она и выбрала Софи для меня и моего народа. И даже разговаривала с ней в часовне… как со своей жрицей.
Эта мысль становится для меня подлинным откровением. Но действительно. И те ее слова, что Софи должна найти себя и принять свою судьбу. Еще я вспоминаю, что уже дважды моей Льдинке являлась какая-то таинственная белая фигура. И каждый раз привлекала наше внимание к опасности и этим, по сути, спасала. Мне точно известно, что привидений не бывает. Так, может, это было какое-то божественное вмешательство? Может так Праматерь защищала свою избранницу, предупреждая об угрозе? Не меня. Софи.
Если все так… выходит, что меня как раз использовали, как пешку. Богиня сделала все, чтобы я нашел и привез Софи в Нагард. Может и проклятию моему она позволила случиться именно для этого.
И это сработало. Я не мог устоять перед той, кем грезил столько лет. Софи оказалась в Нагарде. Там, где ее хотела видеть Богиня. Там, где ее подстерегала страшная опасность, от которой я свою Льдинку не смог уберечь.
Но какое это уже имеет значение? Именно сейчас я должен думать только о том, как успеть и защитить ее.
Однако я не успеваю.
Через час с лихвой примчавшись в свой замок, я, еще проезжая через ворота, понимаю, что что-то произошло. Стражи выглядят такими же блаженными, как Линда после внушения. Во дворе никого нет. А в замке… все как будто спит.
Только из зала, в котором я оставил Софи с Хорликом, слышен какой-то шум.
Забегаю туда, чуть не вышибив дверь. Вижу добрый десяток воинов из замкового гарнизона, какого-то помятого и бледного как смерть Йормуна на коленях, нескольких слуг… все они собрались возле тела на полу. Растолкав всех, понимаю, что это Хорлик. На лице кузена застыла гримаса боли и ужаса. Сам же он почти не дышит.
Софи нигде нет.
— Что произошло? — рычу так, что все вздрагивают.
Йормун вскакивает на ноги. Смотрит на меня испуганно. Кажется, бледнеет еще больше.
— Учитель, — делает шаг ко мне. — Ваша невеста исчезла. Ее нигде нет на территории замка. Дороги уже проверяют. А ходо Хорлик вот… — он показывает рукой на пол. — Я чувствую на нем какое-то влияние, возможно стихии разума,
