Франциска Вульф - Рука Фатимы
Беатриче трогательно взглянула на произведенное ею малюсенькое создание и погладила его по мокрым черным волоскам, прилипшим к головке размером не больше среднего апельсина…
О господи! Родился новый человек – ее дочка!.. По щекам у нее катились слезы, она счастлива… Почти счастлива…
Для полного счастья ей не хватает Али… Или Джинкима…
Через два часа Беатриче уже в чистой, для одной пациентки палате родильного отделения выглядывала из окна: в небе висит луна…
Часы на тумбочке показывают половину второго… Все в порядке, все хорошо.
Дочка ее – под наблюдением, в кювезе для недоношенных: так надо, это страховка. Появилась на свет недоношенной – семи с половиной месяцев, весит около двух килограммов, но, к удивлению врачей, вполне сформировавшийся ребенок.
Беатриче неоднократно спрашивали о сроках беременности. Она все путалась в ответах, пока наконец врачи не сошлись в мнении, что гинеколог ошибся. Детский врач считала, что ребенок доношенный, а недостаточный вес – это результат стресса матери.
Никто из медицинского персонала в открытую не задавал вопроса – как при современных возможностях медицины можно просчитаться почти на полтора месяца. Но, кроме стресса, другого объяснения не находили. Лишь сама Беатриче знала правду: произошло чудо. Или все-таки ее девочка родилась семи с половиной месяцев?..
В голове у нее все спуталось…
Кажется, только что вместе с Толуем стояла у могилы Чингисхана, чувствуя у своего горла острие кинжала Ахмада… А уже в следующий момент проснулась в родильном отделении своей больницы, произвела на свет ребенка…
Что же, все пережитое – это сон? А может бред, бред на почве беременности?..
Беатриче вздохнула, рассматривая камень, который держала в руке. Во время родов она так крепко сжимала его в кулаке, что на ладони отпечатались острые края. Как он прекрасен…
Внимательно всмотрелась в камень: странно – тот и не тот… Выглядит как-то иначе и на ощупь немного другой… Чужой, непривычный…
В дверь осторожно постучали.
– Войдите!
– Пожалуйста, извините! – Вошла молоденькая сестра. – Я принесла ваши вещи.
Она повесила одежду в шкафчик, поставила сумку.
Беатриче задумалась: она сама собрала эту сумку всего четыре часа назад. Но ведь все это происходило в другой жизни…
– Вы уже видели свою дочку? – спросила сестра.
– Да-да, – улыбнулась Беатриче.
Видела это маленькое создание – такое мужественное, сильное…
– Знаете уже, как ее назовете?
– Нет… честно говоря, пока не думала об этом. Мне казалось, до родов еще далеко. Завтра подумаю.
Сестра кивнула, улыбнулась.
– Чтобы нормализовать давление, я на ночь поставлю капельницу, – пояснила она. – Если понадобится в туалет, пожалуйста, позвоните. Ни в коем случае не вставайте сами. Завтрак с семи до половины десятого. Буфет в конце коридора. Но завтра еду вам принесут в постель – вы должны выспаться и отдохнуть.
– Спасибо, сестра.
– Да, чуть не забыла. – Девушка опустила руку в карман халата. – Это выпало из ваших вещей в родильном отделении. Куда его положить?
Она подняла голову: в ладонях сестры было голубое сияние…
Вдруг все кругом снова завертелось…
– Дайте его мне! – попросила она.
Сестра положила ей камень на ладонь. Беатриче всхлипнула.
– Вам что-нибудь еще нужно?
– Нет, спасибо, сестра.
– Доброй ночи.
Беатриче осталась одна. Она смотрела на камень: вот он сверкает на левой ладони… Все его очертания, сколы ей так хорошо знакомы…
Никаких сомнений: тот самый камень, который дала ей старая арабка. Но это значит….
Она разжала правую ладонь: нет, это не сон. В руке лежит другой сапфир – тот, что принадлежал Маффео. Теперь у нее два камня!
«Я должна все выяснить! Мне необходимо это знать!» – повторяла себе Беатриче.
Дрожащими руками сложила оба камня, пытаясь подогнать их друг к другу. Они совпали, как осколки только что расколовшегося единого куска. Сердце забилось, зазвенело в ушах.
Невероятно! Так, значит, это не сон?.. Все случилось наяву?! И теперь у нее два камня… Но зачем?..
Она уткнулась головой в мягкую подушку… вспоминала: Хубилай, Маффео, Толуй…
Предполагал ли Маффео, что она вернется с его камнем назад в свое время? И не затем ли попросил ее взять камень из гробницы? А что с Толуем – нашли его в усыпальнице, освободили из каменного плена? Или он сгинул, погиб мученической смертью в гробнице своего прадеда?..
– Не думай ни о чем таком! – раздался бархатистый голос. – Все хорошо кончилось.
Как громом пораженная, Беатриче подняла голову.
– Саддин?! О боже… но… как ты здесь очутился?!
– Не беспокойся, это сон. – С улыбкой Саддин сел на край кровати. – На самом деле меня здесь нет.
Беатриче вновь погрузилась в забытье… Вдруг ее обволокло знакомым теплым ароматом амбры и сандала…
– Скажи мне, что с Толуем?
– Отец его вовремя подоспел и освободил мальчика. С ним все в порядке.
– Так я не ошиблась, и стражники пустили в ход оружие?!
Саддин улыбнулся.
– Нет, стражи оживают только в сказках. Хубилай шел за вами по пятам – не желал оставлять тебя и Толуя одних в степи. Он и привел с собою воинов. Вовремя успели – видели, как ты исчезаешь.
Беатриче тяжело вздохнула.
– А что с Ахмадом?
– Этого фидави, безумного приверженца ассасинов,[4] – отвечал Саддин с презрительной миной, – Хубилай велел схватить прямо в гробнице. Его казнили сразу по возвращении в Тайту. Толуй дал последний знак палачам.
– Почему Ахмад так поступил? Зачем так жаждал завладеть камнем?
– О, разве нам дано понять фидави – этих безумных фанатиков? Знаю только, что он хотел отомстить за разгром своего Братства, учиненный одним монголом. А мстил всему монгольскому народу. Эти одержимые бесом безумцы вбили себе в голову, что могут действовать от имени Аллаха и вершить судьбы людей. Какие еще злодейства замышлял Ахмад, не знает никто. Известно только, что убийство Джинкима, отравление Маффео, обман и казнокрадство – все это его мерзкие дела.
– Это он убил Джинкима?
– Да. Но он был не один. Зенге тоже казнили. Но не за убийство Джинкима, а за другое. Сейчас это неважно. Главное, что негодяй казнен. Третьему соучастнику не могли предъявить улик. Он утверждал, что действовал по поручению Джинкима и шпионил за Зенге. – Саддин сделал паузу. – Доказать обратное не смогли. И вот Зенге в последнюю минуту в присутствии палача проклял его. До конца дней своих тот слыл подлым лжецом, терпел вечные насмешки сограждан.
