Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна

— Санграл, — напомнил он.

Дамиан, стуча зубами, кивнул. Вытащив из уха один санграл, влил содержимое в рот и скривился. Горькая сладость разлилась по языку. Действие он почувствовал, когда они с Варес поплыли вперед и добрались до земляного выступа, скрытого под водой. Взобравшись на него и скользя на размокшей почве, Дамиан вцепился пальцами в стену. Зубы все еще громко стучали, пока он раскачивал «кошку» и закидывал вверх. Первые два раза крюк скрежетнул по стене и упал вниз, а вот на третий Дамиану удалось зацепиться за парапет боевого хода. Подергав за канат, чтобы убедиться в прочности зацепки, он оглянулся на Вареса, уже поставившего ногу на стену.

— Надеюсь, мы не помрем, — хмыкнул он и полез вверх.

Дамиан криво ухмыльнулся и стал взбираться вверх. Мокрые сапоги скользили по камням стены, и он пару раз оступился — съехал вниз, разодрав ладони, но все-таки добрался до верха и влез поверху бойницы. Пока перелезал, оцарапал кожу и до крови рассек палец. С облегчением выдохнув, оглянулся и, не заметив стражников, стал быстро одеваться. И пока натягивал на себя рубаху, не мог отделаться от чувства растерянности. Он только что тайком перебрался через стену Мингема — священного города. Но мало того, он собирался нарушить с десяток других храмовых правил, чтобы вызволить Симеона. Его начало тошнить. Зажав четки наставника, Дамиан судорожно пытался набраться храбрости, когда послышался хрип Вареса. Перекатившись через бойницу, он мешком свалился рядом с Дамианом.

— Давненько я не покорял стены, — отдышавшись, пробормотал он.

Дождавшись, пока капитан облачится, Дамиан поманил его за собой. Ночь укрыла Мингем черным одеялом, спрятав их от лишних взглядов и проложив путь вниз, во двор. Они брели между плавающими бочками, кусками досок, ошметками еды и экскрементов животных по пояс в холодной воде. Несколько раз, слыша плеск, вовремя сворачивали и прятались в тенях, пока мимо них проходили храмовники. Дамиан чувствовал биение сердца по всему телу. К тошноте прибавилось жжение в животе от нахлынувшего страха быть пойманным. Горло сдавило спазмом. От праведных деяний они с Варесом удалялись быстрее, чем дрочат в бархатных домах. Нервно усмехнувшись мыслям, Дамиан преодолел последний отрезок пути до здания тюрьмы. Вход оказался больше, чем наполовину заполнен водой. Стражи, как они и ожидали, не осталось — всех отправили разгребать последствия наводнения.

Пригнувшись, Дамиан поднырнул под арку дверного проема и наощупь добрался до лестницы. Взобравшись по ступенькам, он вынырнул и прислушался. Где-то наверху гремели кандалы и цепи, но никаких голосов храмовников. Даже узники не издавали ни звука. Но Дамиан знал, что обнадеживаться не стоит: некоторые тюремщики любили выжигать языки обвиняемым, чтобы добиться от них признаний или заставить навсегда замолчать о том, что Храм не желал разглашать. Дамиан надеялся, что Симеона считали слишком ценным узником, чтобы так с ним обращаться. Однако холодный пот все равно его прошиб. Удостоверившись, что наверху пусто, Дамиан отряхнулся. Из воды вынырнул Варес. Жестом спросив, все ли чисто, он дождался утвердительного ответа, после чего достал свой кинжал и указал наверх. Дамиан сглотнул застрявший в горле ком, осенил себя по привычке символом ватры игнис, но решил, что это богохульство — использовать священный знак, нарушая правила Храма. Решив, что разберется с этим противоречием позже, он медленно пошел вперед, прислушиваясь ко всем звукам, раздающимся в тюрьме. Его отвлекал ветер, ноющий и стонущий в щелях, который он принимал за страдания Симеона. Дамиан едва сдерживался, чтобы не рвануть по ступеням быстрее. Останавливало его присутствие Вареса, которого он не хотел погубить. Сердце защемило от чувства признательности.

Темные коридоры напоминали бесконечный лабиринт. Потолок давил на Дамиана, но он продолжал идти, придерживаясь за стены. Миновав несколько пустых тюремных залов, он понял, что все нижние уровни переселили на самый верх. А если так, то основная зала, возле которой чаще всего проводили судебные заседания, занята. Вряд ли Симеона поселили вместе со всеми. Скорее всего, его, как особенного пленника, упекли в одиночную узкую камеру, в которой даже толком вытянуться было невозможно.

Дамиан сменил направление и юркнул на боковую винтовую лестницу. Драться на такой, идя снизу, было бы невероятно неудобно, поэтому поднимался он неспешно, стараясь не шуметь. Дойдя, наконец, до верхнего этажа башни, он остановился и выглянул из-за угла. У двери стоял всего один храмовник, внимательно прислушивавшийся не к окружающей обстановке, а к голосам, доносящимся изнутри помещения. Дамиан прислонился к стене и жестами согласовал с Варесом атаку.

Бесшумно выдохнув, Дамиан выскочил из укрытия и ударил храмовника по ноге. Колено хрустнуло. Храмовник успел только широко раскрыть глаза, когда подоспевший с другой стороны Варес перехватил его за шею и дернул. Раздался глухой треск. Варес бережно опустил труп на пол. Дамиан прильнул к двери, ощущая накатывающую тошноту. Мокрая одежда, с которой на пол капала вода, казалась мерзким слизняком, поглотившим его. Только что они с капитаном переступили черту. Если их поймают, участь любой из сожженных вёльв покажется им пустяком.

— Ты меня утомил, Симеон.

Даже приглушенный дверью, голос не исказился настолько, чтобы Дамиан не узнал его. Ерихон.

В груди стал нарастать горячий, красный гнев.

— Неужели ты не понимаешь всю серьезность обвинений? Найденный в твоих покоях договор, заключенный с Лилит и ее дщерями, мы передадим синоду во время судебного заседания. Им особенно понравится вот эта часть: «Я отрекаюсь от благословения и имени ложного бога Князя мира сего и присягаю на верность Лилит, Трехликой богине, дабы получить любовь всех женщин, цветы их девственностей, милость монархов, почести, наслаждения и власть».

— Дурак ты, Ерихон, — спокойно ответил Симеон. От звука его голоса Дамиан ощутил прилив горечи. — Тебе или тому подкупленному неучу, кто составлял этот, прости Княже, «договор», стоило больше усердия проявлять в учении, а не в делах плотских. Вёльвы никогда не стали бы называть свою богиню Лилит, ибо имя это из перевода с древне-инирского «лилитрал». Означает оно «проливающая кровь». Именно так видели ее наши предки, что передали знания нам. И только позже мы выяснили, что не кровь они проливают, а сок граната.

Варес вопросительно уставился на Дамиана, но он вскинул руку и остановил капитана. Этот разговор они могли позже использовать против Ерихона.

— Не заговаривай мне зубы своей богословской чушью, Симеон. Договор написан твоей рукой, так что и ошибка на твоей совести. На основании этого документа тебя признают виновным в пособничестве вёльвам, лилитопоклонничестве и участии в вёльвских шабашах, на которых ты приносил человеческие жертвы. Еще раз спрошу, признаешь ли ты свою вину? По просьбе короля я готов предоставить тебе возможность примириться с Храмом.

Дамиан нахмурился. Примирение с Храмом означало лишь то, что перед сожжением на костре покаявшегося задушат гарротой, а не отпустят на волю. Впрочем, у некоторых заключенных и не было никакого шанса на помилование, поэтому умереть от удушения звучало более приемлемо, чем сгореть заживо. Часто именно такой «услугой» выбивали самые сокровенные признания. Дамиана вдруг кольнула совершенно чуждая мысль: ни одной женщине, попавшей в подземелья Мингема, никогда не предлагали примирения.

— Дай-ка сюда.

— Если думаешь, что все обвинения с теми снимут, если порвешь договор, то вынужден тебя разочаровать: у нас есть точные копии.

— Не собираюсь я ничего рвать.

Тишина затянулась, и Дамиан готов был открыть дверь, когда вновь заговорил Симеон:

— Почерк действительно похож.

— Ты признаешь, что договор принадлежит тебе? — Неприкрытая алчность в голосе Ерихона возмутила Дамиана.

— Я признаю, что ты нашел хорошего фальсификатора, чтобы подделать мой почерк. Но хороший фальсификатор совсем не значит грамотный человек. Я насчитал три ошибки. В одном слове. Забери свою пачкотню и оставь меня в покое, Ерихон. Я знаю, что ты замышляешь. Если я примирюсь с Храмом, то король сможет засвидетельствовать законную передачу моего титула тебе. В противном случае синод вынужден будет провести выбор Падре Сервуса. И ты, жалкий червяк, не получишь назначение.