Смерть меня не найдёт (СИ) - Ефимия Летова
* * *
— Эй, вылезай, я же знаю, что ты тут! — не в меру серьёзный черноволосый юноша приподнял скатерть стола, за которым сидел, а я, сидя на полу, смотрю на него снизу вверх со страхом — а ну как тётке пожалуется! — и каким-то новым, непривычным для самой себя благоговением.
Недавно мне исполнилось целых пятнадцать лет. И вдруг я стала замечать, что мир становится другим. Более ярким, хотя, казалось бы, куда уж ярче, более контрастным. Иногда по утрам любишь всех на свете, даже тётку, и Луава такая обжигающе-прекрасная, и сил столько, что кажется, я могу взлететь в воздух — говорят, раньше некоторые люди помимо донумов Единой были облагодетельствованы и другими дарами мелких сакралей, кто-то мог летать, кто-то подчинял себе время… Сказки, конечно, но, хоть донума у меня и нет, иногда в них так хочется верить! А порой я просыпаюсь без сил, не могу подняться с постели, ненавижу себя и всё вокруг: лавку с вонючими травами, шумных и жадных покупателей, которых слишком мало, соседей и всё остальное… Даже на маму я злюсь — ну, сколько можно болеть и мучится! Все наши небольшие деньги уходят на лентяя-целителя, снимающего её боли. Его тоже ненавижу!
Потом я сгораю от стыда за эти злые мысли.
А ведь помимо всего этого, я ещё думаю… о разном. О том, о чём не полагается думать. Например, о собственном теле, которое так странно меняется в последнее время. Платье стало тесным в груди, а ещё вчера мне захотелось мяса, чего вообще не должно быть. Но главное — это мечты о черноволосом любителе травяного чая, иногда вовсе недопустимые для порядочной лирты. Непристойные. О прикосновениях, о поцелуях. Совершенно внезапно я разглядела, как он хорош, и теперь не могу не ждать, ежедневно, томительно ждать, а когда он приходит, отчего-то нервничаю и прячусь.
Или вот так подглядываю, как сегодня…
— Вылезай, — повторяет лирт, и я, встрёпанная и умирающая со стыда, выбираюсь из своего укрытия. "Я ведь уже не ребёнок, а выгляжу хуже некуда", — это тоже совершенно новая, непривычная мысль. Дурацкие волосы в беспорядке, платье старое, нитки бахромой на подоле, на корсаже пятно. Поднимаю подбородок повыше — что ещё остаётся?! — и стою. В конце концов, ничего я такого не сделала, ну, залезла под стол, ну и что? Может, монета закатилась, а я искала. Правда, тётке без разницы, если покупатель нажалуется, мало не покажется. Но к крикам и колотушкам я привычная, не помру.
— Проводишь меня до проспекта? — неожиданно говорит молодой лирт и, не дожидаясь ответа, кладёт на столик ровную стопочку монет. Зеленоватых металлических квадратиков явно больше, чем нужно. Выжидаю несколько мгновений, а потом хватаю заранее заготовленный пакетик с травами для чая и догоняю его.
— От кого пряталась-то? — голос у него… добрый. Набравшись смелости, я поднимаю глаза — и вижу, как он улыбается. Удивительно, хорошо улыбается, по-доброму. Голова кружится, что-то ёкает в животе, хочется завертеться на месте волчком, но я только сдержанно пожимаю плечами.
— Обижают тебя дома? — снова спрашивает лирт. — Ты всегда такая грустная. Что тебя тревожит?
Я теряюсь от этих простых и одновременно — таких сложных вопросов. Что тревожит? О, многое. Начиная от пятна на корсаже и ниток по подолу и заканчивая здоровьем матери и будущем в целом. В детстве я обожала свою лавку, но сейчас… сейчас я вдруг задумалась о том, что хотелось бы увидеть в своей жизни нечто ещё.
Например, море. И кварков. До моря рукой подать, а я только издалека его видела. Просто мечтаю не думать о деньгах, болезнях и прочих бедах, а прокатиться на священном кварке, получить благословление Единой. Но не дай Тирата, тётка об этом узнает, хорошо ещё, если просто шлёпнет полотенцем по лицу, а ну как за метлу возьмётся?
А ещё меня тревожит он. Лирт Лигран, о котором я ничего не знаю, но без которого уже не мыслю себе жизнь. Такой красивый, и. наверное, умный, и сильный, и добрый. А вдруг я тоже ему нравлюсь, хоть немножечко? Позвал же он меня с собой и расспрашивает вот, беспокоится…
Но ответить искренне я не могу, смущение, стыд и страх словно склеивают челюсти! И я пожимаю плечами и молчу, мечтая провалиться под землю, или чтобы Луава испепелила меня на месте. Лирт касается пальцами щеки, подбородка, приподнимает лицо и заглядывает в глаза. И я чувствую, как на кончиках его пальцев проступают когти.
Донум. Конечно же, вдобавок ко всему у него есть донум! Ну, зачем я ему сдалась, безродная, бедная и бездарная?
…А вдруг всё-таки нужна? Уже несколько лет подряд он приходит именно в нашу лавку, хотя есть и другие, где выбор больше, и вот сейчас он так на меня смотрит, и… Если у него есть донум, вдруг он сможет помочь маме, хотя бы подсказать, к кому и куда обратиться? Конечно, Лигран и сам не богат, это видно, но…
Я почти-почти открываю рот, чтобы сказать это всё. Не знаю, какими словами и что конкретно, но — сказать!
Однако лирт Лигран начинает первым.
— Я переезжаю, Агнесса. Теперь буду работать в королевском дворце, я получил новую работу, очень… важную и ответственную, к тому же мне предоставляют жильё. Это довольно далеко отсюда, и возможно, первое время я буду ездить по всей стране, и работать нужно много, чтобы закрепиться и оправдать доверие, так что… я, наверное, ещё не скоро здесь появлюсь. Да и… есть ещё причины, не важно. Лучше, чтобы меня здесь не видели.
Когти едва ли не впиваются в кожу, но я задерживаю дыхание и боли не чувствую. Точнее, чувствую, но совсем не в подбородке.
— Мне так жаль, я очень… привык к вашим
