Ну, здравствуй, жена! - Татьяна Геннадьевна Абалова
Раттар не стал окликать Юлю. Он понял, что ей надо побыть одной. Да и не имели урийцы привычки привязывать женщин к себе. Далеко все равно не уйдут - кругом одна степь. А место ночлега в походе готовить - дело привычное, чисто мужское.
- Ну вот! Ласкаешься ведь! - Юлины ладони задевали высокую траву, которая упругими метелками щекотала пальцы. - Почему тогда Раттар говорит, что ты меня не приняла?
Скинув платок, Юля взмахнула им, и трава, что только что доставала до пояса, пригнулась, позволив лечь на себя.
Пискнула мышка, испуганно взметнулась потревоженная птица, наделав крыльями больше шума, чем ветер, запутавшийся в травах, сохраняло молчание лишь низкое небо, по которому ночь обильно рассыпала звезды. Дожди в степи шли не так часто, как в Агриде, и осень выдалась на удивление мягкой и приветливой.
«А в горах, наверное, снег уже выпал».
- Черт, - Юля вздохнула и, недовольная собой, повернулась на бок, сорвала травинку, сунула в рот. - И зачем подумала о горах?
В животе тут же болезненно сжалось.
«Правильно говорит Раттар. Не могу забыть. Что за дуреха такая?»
Юля развязала плащ, сунула руку за пазуху и вытащила несколько амулетов-оберегов, которые на нее навешала шаманка. Среди них был строн, который сейчас выглядел как сущая безделушка.
«Стоит мне снять Упыря, как я смогу увидеть Михайку и... лорда Ханнора».
- Глупая! Какая же я глупая! - строн исчез среди собратьев, а в руку легла птичка-свистулька. На гладкой головке блеснул зеленый камешек.
«Совсем как камни на строне лорда Ханнора».
- Да что со мной такое? Почему я мыслями всегда возвращаюсь к нему? - Юлька от досады села. Ветер тронул ее растрепавшуюся косу, ласково погладил по щеке.
«А у лорда волосы отрасли. Интересно, сам косу плел или эльфийки расстарались?»
- Я не буду думать о нем! - приказала себе Юля и крепко зажмурилась. - Жили были дед да бабка. И было у бабки старое корыто.
«Вот. Правильно. Лучше вспоминать, как рассказывала детишкам сказки».
Юля пересказывала их целый год, иногда одну и ту же по нескольку раз, но слушатели не уставали приходить к шатру шаманки, чтобы послушать очередную волшебную историю.
Все началось с болезни маленькой девочки, которая настолько ослабла, что уже не ходила. Ее потом увезли в столицу, надеясь, что ее спасет камень силы, осколок которого хранился у вождя. Не спас, малышку весной похоронили, но Юля до сих пор не могла забыть восторга в глазах измученной девочки. В эти моменты ее посещала тихая радость от того, что она облегчила страдания ребенка хотя бы на час.
Весть о том, что Юли-са знает сказки, разнеслась по селению мгновенно и уже на следующий день историю о Золушке слушала целая куча ребятни. Вскоре к ним присоединились и взрослые. Уж больно хорошо «спасительница степи» справлялась со своей ролью рассказчицы.
Юля, воодушевленная успехом, не замечала, что бурный восторг вызывали не сами истории, а то, как меняется ее лицо.
Сказочница, не ведая того, представала перед детьми то злобной мачехой, говорящей противным голосом, то романтичным принцем, то скромной падчерицей.
И только когда дети закричали: «Еще! Еще покажи мачеху!», а она вытянула руку, чтобы их успокоить, увидела, что на ее пальцах появился черный маникюр.
В удивлении рассматривала она свою ладонь, которая точно не принадлежала ей.
- Дайте зеркало! - в волнении крикнула она, нащупывая на своем лице крючковатый нос и бородавку на подбородке. - Да что же это?!
Из зеркала на нее смотрела Лолита Милявская.
Конечно, потом Лолита исчезла и все вновь увидели лицо сказочницы, но Юля испытала нешуточный шок. Не контролируя себя, увлеченно рассказывая сказки в лицах, она выдала одну из своих сокровенных тайн: она способна менять маски.
Шаманка, поняв, в каком волнении находится ее подопечная, принялась всех успокаивать. Она вполне грамотно объяснила детям, взрослым, да и самой Юле, что это Великая Ури-ца наградила Юли-су даром перевоплощения.
- Нашей степи видней, что ей может понадобиться в борьбе с силами зла.
Сначала Юля подумала, что такую легенду Яры-са придумала, чтобы оградить ее от расспросов, но потом выяснилось, что «дар степи» случается и с другими людьми - уриец вдруг просыпается награжденным какой-то магической способностью.
- А мой папа стал видеть ночью, - похвастался один из мальчишек.
- Да, - качнула головой его сестра, страшно гордящаяся своим отцом. - Когда к деревне подобрались волки, он их заметил и начал кричать: «Волки! Волки!».
- Их огнем отогнали! Мой папа может разжигать огонь, - другой малыш щелкнул пальцами, показывая, как его отец вызывает пламя.
- А мой... а мой...
- Раттар говорит, что и ты видишь в темноте, - прошептала Яры-са и с укором посмотрела на Юлю. - Когда ты сбежала, он шел за тобой следом, и ты ни разу не оступилась, хотя темной ночью трудно заметить валун, что лежит поперек дороги, или ручей, который ты легко перепрыгнула.
Юля от досады поморщилась. Она не думала, что Раттар расскажет кому-либо о ее попытке сбежать.
- Шаманы должны все знать о настоящем и прошлом, иначе как нам заглянуть в будущее?
- И что ты видишь в будущем? - Юля нахмурилась. Ей не нравилось, что ее отчитывала какая-то девчонка, которая не способна предугадать, будет ли завтра дождь, не говоря уже о грядущих событиях.
- Ты согласишься залезть на спину Раттара.
Вынырнуть из воспоминаний заставил красивый голос. Мужчина пел. Слова песни были едва различимы, но разве они нужны, когда человек поет о любви? А Раттар пел не только о любви. Его песнь была наполнена печалью.
Сын вождя ходил за Юлей тенью. Когда бы она ни посмотрела, всегда встречалась с ним взглядом, куда бы ни пошла, он находился в пределах вытянутой руки.
Полюби она его, и не было бы на этом свете счастливее людей, но... Но Юля не любила.
«Насильно мил не будешь».
Да, она понимала, что сын вождя награжден такими превосходными качествами, что рядом с ним Изегер Ханнор скорее смотрелся дикарем, чем благородным лордом, но...
Прикосновения Раттара вызывали озноб, постоянно присутствие рядом воспринималось как ограничение свободы. Вроде не держал, но в то же время Юля чувствовала себя мухой под микроскопом. Даже сейчас, когда сидела в ста шагах от него, она слышала его «страдания». Он не мог ее видеть, но все равно обозначал свое присутствие.
Песня
