Изгнанница для безликих - Наташа Фаолини
Я метнулась к казармам. Отворив дверь, поняла, в чем дело — несколько сотен дозорных валялись на полу без сознания, связанные темными нитями, без магии безликих не обошлось. Но на этот раз они поступили гуманно, видимо, в самом захвате Мирак не принимал участия.
Тем временем на площади уже разгорался целый бунт, в людях пробуждался дух протеста и раз уж это в кои-то веки не давили агрессией и никого не убивали, обороты набирались. На возвышенность, в мужей и отца летели помидоры и яйца, но не протухшие — я проверяла.
Решив вызволять своих мужей от озлобленной толпы, взобралась к ним по обломкам и не реагируя на охреневшие лица мужчин, выкрикнула:
— Спокойно! — мой голос разнесся по всей площади.
Сначала люди никак не отреагировали, а потом кто-то выкрикнул:
— Это же Кли! — девичий звонкий голос услышали все, в нем я узнала свою знакомую, одну из тех, что рассказывали мне о сексе с разведчиками и о прелестях двадцати сантиметров.
— Клэментина! — выкрикнула бабулька — самая старая жительница Общины.
— Ее же изгнали полгода назад…
— Она выжила за стеной…
Шепотки слышались ото всюду, все на меня косились, и я даже пожалела, что не взглянула в зеркало перед тем, как выйти из дома, а Аджах говорил что-то там про мои волосы.
Когда мои мужчины отошли от шока, почти синхронно бухнулись на колени.
— Приветствуем нового наместника, — воскликнул Алекс, рассматривая меня восхищенными глазами. Он не был расстроен, хотя я заняла его место, забрала силу, которая пророчилась ему.
Ничего, милый, все еще впереди, наведываться в бездну я не собираюсь. Мое место здесь.
Следующий, кто унаследует силу Первого Наместника, должен был получить имя Мрак. Но я девушка. Тогда как, Мракиня? Какая-то безвкусица, уж лучше так и останусь Кли.
Я растерянно почесала нос, скосив глаза на кончики своих волос, судя по всему, моя шевелюра карамельного цвета теперь была украшена угольно-черными прядями. Это уже помимо темного глаза.
— Она стала подстилкой безликих! Вот в чем дело! — выкрикнул кто-то.
— Подстилкой? — я ухмыльнулась, чувствуя, как внутри кипит тьма, наверное, я выглядела очень фривольно, потому что чувствовала власть от кончиков ногтей на ногах и до самих корней волос на голове.
Я знала, что стоит щелкнуть пальцами и просто захотеть и я могла превратить в радиоактивный пепел все вокруг на многие километры. Но это было бы огромной ошибкой, за которую меня бы мучала совесть до конца дней.
Эти люди… они как дети. У них нет своего пути, амбиций, верх успеха — проснуться и поесть. Все, чего я хотела, к чему шла — помочь им. Потому что они такие же, какой была я.
Мир намного шире рамок, которые выстраивают люди. Рамки этих бедолаг — община. Запуганные, они даже не пытались узнать, что там, дальше.
— Все изменится, — громко проговорила я, люди прислушивались ко мне, хотя галдеж все еще стоял, — прошлое никто не может изменить, мертвые с могил не поднимутся. Но мы можем менять свою жизнь. И лучше распрощаться с обидами, принять то, что мы даем, чем продолжать жить так, не ощущая ни капли радости от прожитого дня.
— Она права, — крикнул кто-то, — надо пробовать, хуже уже не будет, по крайней мере, здесь никого еще не убили. Хотя, вы сами знаете, в другие времена зачинщиков уже бы пристрелили.
Никто больше не возразил.
А я вдруг увидела странное — земля пошатнулась, воздух пошел рябью, пространство расширило свои границы на миллиарды процентов от того, что я имела здесь, на Земле, стоило присмотреться и можно было заметить грань мира, отделяющую это место от множества других.
Тьма внутри меня радостно загудела и заклубилась под ногами, прося ласки, как маленький котенок.
Это ощущение могло означать только одно — пятнадцатилетняя печать с нашего мира была снята. Все безликие здесь теперь снова могут беспрепятственно ходить между мирами.
А еще… Трой.
Сразу за мыслью о муже, возле меня скользнула чужая тень, а через секунду я была крепко сжата в объятиях. Трой понял все быстрее меня и оказался рядом при первой возможности. Именно мой, а не подставной. Расплакавшись, я зарылась носом в его плечо, вдыхая приятный аромат любимого мужчины, по которому, как ни крути, соскучилась.
ГЛАВА 50
Еды хватило на всех и даже больше — хорошая часть запасов осталась на следующий раз, за них чуть не начали драться, а несколько чумазых подростков успели своровать из коробки какой-то жирный кусок мяса. Главное, чтобы не стали есть его сырым перепугавшись, что мы придем на дым костра.
— Мы научим вас самих добывать еду. У нас за стенами куча гектаров земли, усеянной продовольствием. Пройдет зима и никто больше не будет чувствовать голод, а об остальном мы позаботимся.
— Ишь, че удумала! — выкрикнула бабулька старческим, но громким голосом, — за стену нас выпереть хочет! Это моя земля, здесь я и умру.
— Пожилых людей никто не будет заставлять работать, — вступился Рем, — но мы возьмем на себя обязанность отстроить дома лучше, чем те хлипкие лачуги, в которых ваш вид перебивается сейчас. На территории общины, это будет сделать сложнее, здесь много поваленных застроек и почти нет открытой местности. К тому же, новую жизнь лучше начинать с нового места.
Дальше были переговоры за круглым столом на втором этаже казармы. Здесь было даже уютно — мягкие стульчики, пусть и местами запачканные, хороший, не протертый линолеум, пишущие принадлежности в обилии на столе, неисписанная бумага — что тоже было роскошью. Вид с окна открывался на площадь, на которой остались зеваки, ждущие решений, чтобы разнести известие по всем домам.
Провозившись со всем, я и не заметила, что наступили сумерки. Зима не давала шанса насладиться светлым днем, а сразу окунала в объятия холодной ночи.
Люди выдвинули от себя представителей — мужчину лет сорока с проседью в волосах и бойкую женщину с короткой стрижкой в прохудившемся пуховике. Я знала ее — эта дама и из объедков приготовит что-то вкусное, не истратив в качестве отходов и крошки живительной пищи. К ней временами обращались за помощью в приготовлении, и она частенько куховарила в казармах.
— Я заменяю Дэна, когда его нет, — начал мужчина, — но когда отряд вернется, то вам стоит переговорить и с ним. К нему прислушиваются и уважают.
— Дэн мертв, — отрезала я, — и раз уж теперь можно начистоту, советую вам прислушиваться ко мне, — я чувствовала в душе какое-то торжество от того, что говорю это. Могла ли
