Лорен Оливер - Делириум
— Послушай, Лина. Мне правда очень жаль. Я понимаю, ты… после всего, что сегодня случилось. Я даже представить не могу, что ты чувствуешь.
Слишком поздно. Слезы застилают мне глаза. Я отворачиваюсь от Алекса и начинаю ковырять ногтем стену. Крохотный кусочек кирпича отваливается от стены. Я смотрю, как он падает на землю, и думаю о маме, вспоминаю те невероятные и жуткие стены в ее камере, и слезы льются еще сильнее.
— Если бы тебе было не все равно, ты забрал бы меня отсюда, — говорю я. — Если бы я была тебе небезразлична, ты бы сделал это прямо сейчас.
— Ты мне небезразлична, Лина.
— Неправда. — Теперь я сама понимаю, что веду себя как ребенок, но ничего не могу с собой поделать. — И ей тоже было плевать на меня.
— Это не так.
— Тогда почему она не пришла за мной? — Я по-прежнему стою спиной к Алексу и со всей силой давлю ладонью на стену, кажется, еще чуть-чуть — и стена рухнет. — Где она сейчас? Почему она меня не ищет?
— Ты знаешь почему. — Голос Алекса звучит тверже. — Ты знаешь, что будет, если ее снова схватят… если ее схватят вместе с тобой. Это будет смертный приговор для вас двоих.
Я знаю, что Алекс прав, но мне от этого не легче. Я упрямо стою на своем.
— Дело не в этом. Ей просто все равно. И тебе тоже. Всем.
— Лина.
Алекс берет меня за локти и разворачивает лицом к себе. Я отказываюсь встречаться с ним взглядом, тогда он поднимает мой подбородок вверх и заставляет посмотреть ему в глаза.
— Магдалина, — впервые за все время нашего знакомства он называет меня полным именем. — Твоя мама любила тебя. Ты можешь это понять? Она тебя любила. Она и сейчас тебя любит. Она не хочет подвергать риску твою жизнь.
Меня бросает в жар. «Любит». Впервые в жизни меня не пугает это слово. Что-то внутри меня раскрылось, я не чувствую страха, как кошка, которая вытягивается, подставляя себя теплому солнцу. Мне безумно хочется, чтобы Алекс повторил это слово.
В его голосе звучит бесконечная нежность, в глазах тепло и свет, они цвета солнца, которое просачивается сквозь кроны деревьев осенним вечером.
— И я тебя тоже люблю. — Пальцы Алекса скользят по моему подбородку, легко касаются губ. — Я хочу, чтобы ты это знала. Ты должна это знать.
Вот когда это происходит.
Здесь, в переулке, между двумя жуткими мусорными контейнерами, когда весь мой мир рушится, Алекс произносит эти слова. Страх, который живет во мне с тех пор как я научилась сидеть, стоять, дышать… Который живет во мне, с тех пор как мне сказали, что я изначально ущербная, что во мне сидит зараза и я должна убить ее в себе… Мне всегда говорили, что эта зараза подстерегает меня на каждом шагу.
Этот страх исчезает в одно мгновение.
То, что проснулось во мне, раскрылось полностью и, даже больше, теперь реет как флаг и делает меня сильной.
— И я тебя люблю.
Странно, но именно после того, что произошло в том переулке, я понимаю значение своего имени, понимаю, почему мама дала мне его. Мне вдруг становится понятен смысл библейской истории о Иосифе и оставленной им Магдалине. Я понимаю, что он оставил ее не просто так. Он оставил ее ради ее спасения.
Он оставил ее из-за любви.
Может, когда я родилась, у мамы было предчувствие, что наступит день и ей придется сделать то же самое. Я думаю, что это часть любви — любящий должен уметь жертвовать ради любимых. Иногда он даже должен отказаться от того, кого любит.
Мы с Алексом говорим о том, что мне придется оставить, когда мы уйдем в Дикую местность. Он хочет быть уверен, что я понимаю последствия своего решения. Я больше не смогу заскочить в кондитерскую «Фэт кэтс» сразу после закрытия и купить суточные рогалики или булочки с чеддером по доллару за штуку; не смогу сидеть на пирсе и смотреть, как чайки с криками кружат над заливом. Мне придется попрощаться с долгими пробежками по фермерским участкам, когда роса блестит на каждой травинке, словно одевает их хрусталем, и с монотонным шумом океана, который звучит как пульс Портленда. Я больше не увижу узкие мощеные улочки в старой гавани и магазины с красивой яркой одеждой, которую я не могу себе позволить купить.
Я буду скучать только по Хане и Грейс. Остальной Портленд может превратиться в пыль. Мне плевать на его сверкающие, похожие на веретено башни; на слепые фасады складов; на его законопослушных жителей, которые покорно, как животные на скотобойне, склоняют головы, чтобы им внушили очередную ложь.
— Если мы сбежим, останемся только ты и я, — без конца повторяет Алекс, как будто ему необходимо убедиться в том, что я понимаю… убедиться в том, что я убеждена. — Ты не сможешь вернуться. Никогда.
— Это то, чего я хочу, — говорю я ему. — Только ты и я. Навсегда.
И я говорю это абсолютно серьезно. Я не испытываю ни малейшего страха. Теперь, когда я знаю, что у меня есть Алекс, что мы есть друг у друга, мне кажется, я уже никогда и ничего не буду бояться.
Мы решаем бежать из Портленда через неделю, за девять дней до моей процедуры исцеления. Я нервничаю из-за отсрочки и готова прямо сейчас бежать к границе и попытаться прорваться через ограждение среди бела дня. Но Алекс, как всегда, успокаивает меня и объясняет, почему так важно повременить с побегом.
За последние годы Алекс переходил через границу всего несколько раз. Часто ходить слишком опасно. Но в предстоящую перед нашим побегом неделю он намерен перейти ее дважды. Это равносильно самоубийству, но Алекс уверен в том, что это необходимо. После нашего побега он перестанет появляться на работе и в университете, и его идентификационный номер тоже будет признан недействительным. Хотя технически он всегда был таковым, ведь это люди из Сопротивления помогли Алексу с документами.
А как только наши идентификационные номера будут признаны недействительными, нас вычеркнут из системы. Мы исчезнем. Одно нажатие кнопки, и всё — как будто нас никогда и не было. Но нас хоть не будут преследовать после перехода границы. Никаких рейдов. Если они вздумают за нами охотиться, им придется признать, что мы смогли перейти границу Портленда, что такое возможно и заразные в Дикой местности существуют.
Мы превратимся в призраков из прошлого, в воспоминания, да и то вряд ли, ведь исцеленные живут, устремив взгляд в будущее, перед ними цепочка бесконечно однообразных дней.
Раз уж мы с Алексом больше не вернемся в Портленд, нам надо взять с собой как можно больше еды плюс зимнюю одежду и еще кое-какие необходимые вещи. Люди в поселениях делятся друг с другом припасами, но все же осень и зима в Дикой местности — трудная пора, а за годы, проведенные в Портленде, Алекс потерял навыки добытчика нищи.
