Дом Монтеану. Том 2 (СИ) - Мур Лина

Глава 38

Быть связанной эмоционально с вампиром не всегда приятно. Ты чувствуешь всё, что чувствует вампир, когда он не контролирует себя или когда расслаблен. Тогда ты легко можешь проникнуть в его сознание и посмотреть, что там творится. Зачастую это не самые красивые вещи, особенно если именно это резкое и кислое чувство заставляет тебя открыть глаза и сдержать стон от тянущей боли в груди. Да, именно это я сейчас и ощущаю на себе. Я помню, что мы с Томасом легли в кровати, чтобы немного отдохнуть и я заснула. Только вот теперь Томаса нет рядом, но я чувствую, как он мечется внизу. Он ходит туда-сюда по библиотеке и кусает губы. А в его душе… боже, я не предполагала, что ему будет настолько сложно встретиться с Гелой. И нет, это не любовные страдания, это лютая ненависть и страх не довести дело до конца, а просто прикончить её на месте. Я слышу, как он убеждает себя сконцентрироваться на цели, как он умоляет своё существо не рычать и не требовать возмездия. А его вампир очень кровожаден к тем, кто причиняет Томасу боль, последнего было достаточно, чтобы существо сходило с ума от невозможности отомстить.

Резко всё прекращается, когда я сажусь по постели, потирая свою грудь в области сердца. Именно там всё тянет. Томас закрылся, почувствовав моё пробуждение.

Я натягиваю спортивные штаны и спускаюсь в библиотеку, где Томас, делает вид, что очень увлечён рисунками Гелы.

— Ты же понимаешь, что тебе теперь не скрыть от меня ничего, да? — Хмыкнув, я обнимаю его шею и целую в висок.

— Прости. Я пытался взять себя в руки.

— Я знаю. Но прекрати бояться того, что я всё почувствую, Томас. Я хочу чувствовать тебя. Всего, понимаешь? Хочу. Это моё желание. Я хочу всегда знать, какое у тебя настроение, о чём ты переживаешь и что именно творится в твоей голове. Если я не буду знать, то мы снова начнём злиться друг на друга. Плюс союза в том, чтобы заранее уничтожать препятствия в будущем. А теперь, говори, почему у тебя такое… неприятное чувство внутри. Это только из-за Гелы? — Я сажусь рядом с ним, Томас поджимает губы и откладывает рисунки.

— Я больше ничего не вижу, — шёпотом признаётся он.

— В каком смысле?

— Нет видений. Больше нет. Никаких. Они исчезли с ночи нашей свадьбы и до сих пор не появились. Это меня сильно пугает. Я привык к тому, что я всегда в курсе будущего. Теперь нет. Я опасаюсь, что сделал ошибку, когда признался тебе в своей боли и подтолкнул тебя к решению быть со мной.

— Без этой правды я бы никогда не начала думать не только о себе, Томас. Я была, действительно, зациклена исключительно на своей боли, на своих чувствах, на своих страданиях. Я же не знала, через какой ад проходишь ты. И я благодарна тебе за то, что ты потерял контроль над собой. Это было правильно. А насчёт видений, — я задумываюсь и пожимаю плечами, — я живу без них. Вероятно, у видений тоже есть свой срок годности. Или же ты больше не должен ничего видеть, потому что дальше всё зависит только от нас с тобой, от нашего доверия друг другу и от силы нашей любви.

Томас бросает на меня мрачный взгляд и притягивает к себе. Я пересаживаюсь к нему на колени, прижимаясь к его груди. Он кладёт голову мне на макушку, машинально поглаживая мои руки и играя пальцами с тканью футболки.

— Я чувствую его, — едва слышно говорит Томас. — Русо. Каждую минуту я чувствую его сильнее, чем раньше. Я словно слышу, как бьётся его сердце. Я словно знаю, что он идёт за мной. Я словно вижу его за своей спиной. Я словно ощущаю его гнев и обиду за то, что я предал его, как своё божество. Это такое болезненное и мерзкое чувство. Как будто он тянет за ниточки и причиняет мне пока слабую боль на расстоянии. Так было и раньше. Когда Русо хотел призвать меня, то взывал ко мне, и я приходил тут же.

— У вас тоже осуществлена кровная связь? — Хмурюсь я.

— Да. Он привязал меня к себе навечно. Порой он шутил, говорил, что я был бы хорошей жёнушкой ему. Ничего не требую, прекрасно лажу с детьми, и он может мне доверять.

— Мерзость, — кривлюсь я.

— Согласен. Но тогда я принимал это за самую высшую похвалу. Теперь, увидев всё трезво и оценив все его действия, я понимаю, что он боялся. Он боялся потерять меня, потерять силу, которой я обладаю и которую сам не принимаю. Он часто говорил мне, что он сильнее меня, и он заботится обо мне, поэтому ему нужно больше власти, чтобы я был в безопасности. Он приучил меня отдавать ему свою кровь, когда он в плохом настроении. Моя кровь передавала ему мои силы, и я терял их на какое-то время. Поэтому Радимил и Соломон тоже зависимы от моей крови. Они знали об этом свойстве. Я давал тебе свою кровь, чтобы вернуть твоё существо, но наша связь была слабой. А со Станом ты была связана эмоционально долгое время. Один из способов сработал. Рома рассказывал мне о том, что когда ты теряешь кровную связь с тем, кого привязал к себе, или возлюбленную, то сильно ослабеваешь. Рома был слаб всё это время. Он, действительно, потерял возлюбленную и медленно умирал внутри, растрачивая последние силы на вас со Станом.

— Я не ослабла, когда мою семью убили. Хотя мы были связаны кровной клятвой, — замечаю я.

— Да, и это странно. Рома был уверен, что разрушение кровной связи, это как разрушение цепочки ДНК. Чем больше звеньев отсутствует, тем слабее вампир. Радимил тоже это чувствовал, поэтому ему нужна моя кровь, чтобы восполнять пробелы. Но мою семью тоже убили, Русо пропал на два столетия, как и Гела. Я не чувствовал, что слабею. Я ощутил только, что мой разум стал чистым, а не в наркотическом дурмане.

— Так, может быть, связь с другими вампирами это как наркотик? Когда мы его лишаемся, то испытываем слабость, ломку и жажду найти опять источник дурмана?

— У меня такого не было. Наоборот, я испытывал отвращение к этим связям. И я не собирался ни с кем больше создавать кровную связь. Я не пил кровь Радимила, он только питался моей. Я не пил кровь Наимы или Соломона. Я пил только твою кровь. Но я всегда чувствовал Русо. Всегда.

— Он ведь может быть и не жив. Его могли убить, Томас. А связь ты чувствуешь, потому что во мне кровь Русо. Я же его дочь.

Я поднимаю голову, глядя в хмурые глаза Томаса. Он отрицательно мотает головой.

— Нет. Это не то. Я пытаюсь разобраться в этом.

— До того, как встретишься с Гелой?

— Да. Она же тоже обладала надо мной властью, но зачастую я её презирал. Она была моей соперницей постоянно. Я ненавидел её, но когда с нами был Русо, то я не мог сопротивляться тому, что он хочет.

— Верно, потому что он этого хотел, а не Гела. Геле был нужен Русо и власть, которую она получит рядом с ним. Гела же…

Я осекаюсь, когда моё горло внезапно стискивает невидимой рукой. Я хватаюсь за горло, пытаясь снять давление.

— Что? Что такое? — Хмурится Томас.

Я прикрываю глаза, моя кровь пульсирует внутри. Меня внезапно переносит в темницу, где находится Гела, и я вижу, как она распахивает глаза.

— Гела очнулась, — выдыхаю я, откашливаясь. Я передаю мысленно всё Томасу, и он удивлённо приподнимает брови.

— Ты почувствовала её, потому что она твоя мать. Ты понимаешь, что это означает?

— Да. Пришло время для допроса, — шепчу я.

— Давай договоримся. Я буду вести допрос, а ты пока стой в тени, хорошо? Просто слушай нас. Когда я скажу, то ты выйдешь из темноты. Она не почувствует тебя, потому что твой аромат поменялся. Она не узнает его.

— Уверен?

— Абсолютно.

Кивнув, я встаю с колен Томаса, и он поднимается на ноги. Он берёт меня за руку, и мы идём на встречу с той, кто разрушил нас, кто играл с нами и кто манипулировал нами, а также к той, кто может дать нам подсказки.

Томас отпирает замок и входит первым. Я проскальзываю следом и остаюсь в тёмном углу. Томас включает масляную лампу, когда раздаётся хриплое и тяжело дыхание, смешанной со стоном.

— Я всегда знала… знала, что тебе нравятся наши игры, — растягивая и шипя буквы, голос Гелы добирается до меня, словно щупальца и стискивает моё горло болью. Она как будто восстала из моих кошмаров. Да, её тело не восстановилось. Она выглядит на тысячу лет с торчащими седыми волосами из сморщенной кожи со старческими тёмными пятнами повсюду. Но её глаза… господи, эти глаза живые и яркие, адские, я бы сказала, и они устремлены на Томаса.