Космическая шкатулка Ирис - Лариса Кольцова
После недолгих раздумий пришлось Сирени самой прибыть в городок, где и жил любитель ходить в серебре, не снимающий сей странной обувки и при наличии нешуточной опасности. Значит, в обувке и был его главный секрет выживаемости и беспрестанного утекания из рук опытных охотников. А где же ещё и может быть обнаружен драгоценный бродяжка? Он не просто не скрывался, он жил с Ивой открыто для всех соседей, жил дружно и полюбовно, и она в нём души не чаяла. Никуда он теперь не денется, вот что было ясно. Он уверен, что его убежище никому не известно. Что-то очень ценное и важное для него держало его у леса в том самом, пустеющем день ото дня городке. У того места, куда и низвергнулся небесный огонь, вначале принятый за падающее око Создателя, за гибель Создателя. Но гибели не случилось, Око Создателя так и горело по ночам в центре небесного купола.
Он сказал: «Матушка!" Плач матери
Вернулся Капа. Он был подавлен. Увидев магиню Сирень в золочённом кресле мага Вяза, Капа разинул рот не то от удивления её наглостью, не то, чтобы нечто сказать. Но слов так и не было произнесено.
– Принеси мне попить чистой воды из подземного источника, – потребовала Сирень. От удвоения её наглости Капа также включил свой режим наглости, каковую никогда и ни у кого не занимал.
– Я тебе не слуга, – грозно прогремел он, – и не подобает бабе сидеть и потеть своей… Не скажу чем. На сидении чистого мага Вяза! После тебя кресло подлежит выбросу вон. Даже я, пока не посвящён в маги, сидеть на нём не смею.
– Ты-то точно, – ответила, став вдруг добродушной бабой Вербой, Сирень. – Как подойдёт пригожая девушка с уже поднявшейся грудью, так ты и поднимешь ей навстречу то самое. Не скажу что. А уж после таких вот излучений из низших центров, какие уж тут чистые мысли и праведные наставления могут озарять ум старого сидельца Вяза. После тебя уж точно кресло надо менять. А я женщина чистая, мужчин три десятка лет не ведала. А то, что в прошлом, не считается. Я давно очищена праведным своим житьём. Как ребёночка своего родила, тебя то есть, так и зарок дала. Ни одному, ни грязному, ни чистому похотливому мужику к себе доступа не обеспечу. И ни разу не нарушила.
– Не нарушила, потому что желающих не было, – ответил Капа, мерцая яростью из тёмных глаз. Сирень залюбовалась его мужественной красотой, даже его надменность уже не так её раздражала. Появление папаши «Золотка» подействовало на неё таким образом, что она уже начинала любить чужого родного, и пока что закрытого изнутри наглухо, сына.
– Чего так пропадал долго у чужой жены? – спросила Сирень и опять с интонацией бабы Вербы. – Одна она была? А ты и не попробовал к ней подступы прощупать? Не поверю. Не таков ты. Да и без Вешней Вербы, как я вижу, изголодался ты не только телом, а и душой. Не знал и сам, что привязка к ней крепла у тебя день ото дня. Так бывает. Думаешь, баловство, а нет! А иногда человек думает, вот нашёл свою единственную. Куда там! Через месяц с души воротит. Жаль, что ты в самом начале вашей страсти не позволил ей ребёночка сохранить. А теперь после стольких её невзгод и болевых травм дитя будет ослаблено уже во чреве. Но и не последняя она у тебя. Будут и другие. Детей я буду себе забирать. Знай об этом и не бойся ни с одною последствий. Наоборот стремись, чтобы последствия – милые детишки были. Пока ты молод, твой потенциал силён, и в скрытых структурах твоего существа не накопилось необратимых поломок, передающихся детям, пусть милые тебе женщины рожают. Ты же не будешь беден никогда. Ты и теперь не беден. Но ты жадный. Этот порок глуп сам по себе. Он иррационален. От жадности никто и никогда ещё не разбогател, а тот, у кого богатство есть, и он жаден, то сама жадность высушивает человека до степени бесчувственности. Скряга копит на будущие радости, а испытывать их не способен. Нелепость же. А ты поскольку умён, старайся выпалывать из себя разный чертополох. Ты уже не Капа – незнамо откуда, ты Кипарис – сын Сирени и отца с другого континента по имени Золототысячник. Он и дал тебе имя стройного и вечно молодого дерева. Повтори, Кипарис.
– Кипарис, – покорно пробормотал Капа, ставший Кипарисом. Созвучие казалось странным, но отчасти и привычным. Кипа – рис. Конечно, не маленький, чтобы играть в смену имён как в детской игре, но звучание было благозвучное, гордое какое-то.
– Теперь такое у тебя имя. Кипарис – имя тебе под стать. И твоё происхождение от уникальных родителей даёт тебе право для гордости. Никакого уродливого имени больше нет. Не моя вина, мой мальчик, что я нашла тебя так поздно. Запрятали злодеи, отомстили ощутимо. Человек же из числа тех, кто и прятали тебя, но мне бывший другом, рано ушёл из жизни. Не успел мне ничего рассказать о твоём местонахождении. Поэтому и имя такое было у тебя непотребное. Знак узнавания, данный для меня. Настоящее имя требовали стереть по обычаю. Раз нарушила закон закрытой корпорации, то и не было у меня сына, а у сына не должно быть имени, данного родителями. А добрый Вяз ничего не знал. Он бы сказал. – Щёки старой магини разгорелись даже сквозь бледный грим, глаза увлажнились. – А ты для родной матери не хочешь и воды из подземного источника принести. Он целебный, этот источник. Мне же надо испить для успокоения своих нервов. Видишь, как я разволновалась. Никогда со мною такого не было. Я очень выдержанный человек, если ты успел это отметить.
Пока Капа – Кипарис ходил за водой в подземный уровень Храма, Сирень подозвала одного из телохранителей, здорового детину с замороженным взглядом рыбы из зимнего ледника, и не велела ему отлучаться из Храма, пока она не даст ему знак. Тот послушно замер где-то в нише у входа, в глубокой тени, и будто слился со стенами.
– Где же отец? Жив он или… – спросил вернувшийся Капа – Кипарис. Он уже обвыкал к новому имени. Вода была в серебряном бокале и была изумительно вкусной, хотя и леденящей. Чувствительные зубы немолодой магини заныли. Она
