Двуликий бог. Книга 2 (СИ) - Мэл Кайли
Долгое, очень долгое время Локи не возвращался в Асгард, и я начала было думать, что он уже никогда не вернётся в родной чертог. Однако эта мысль не принесла мне облегчения. Казалось, если бы Локи исчез в одном из других миров, я осталась бы в Асгарде в богатых палатах, полных слуг, где я стала бы единоличной хозяйкой, пользовалась бы покровительством могущественных и благодушных верховных богов, окружённая также любовью и преданностью детей. Никаких больше слёз и разочарований, никаких предательств и злоключений. И, вопреки всему, сердце моё замирало от подобных страшных сомнений, и всё внутри живота трепетало и тянуло в невидимую пустоту. Тогда, в разлуке, я поняла, что всё ещё люблю бога огня и не могу представить себе жизни без него. Был ли это дар или проклятье, я ничего не могла поделать с собой.
Говорили, Локи отправился в Йотунхейм, а затем и Тора увлёк за собой. Злые языки судачили, что движимый необъяснимой и неуёмной ненавистью, двуликий бог заманил защитника Асгарда в подлую ловушку и едва не обрёк того на гибель. Громовержец действительно пропадал где-то за пределами крепости асов, но всё-таки вернулся. Правда, ходил хмурый и задумчивый, но кто мог знать, что послужило тому причиной?.. Я не хотела верить слухам и грязным обвинениям, но сердце и разум подсказывали мне, что в ярости Локи способен и не на такое вероломство. Не давало о себе забыть и золотое сердце Гулльвейг. Должно быть, она затаилась, ждала чего-то. В памяти всплыло её пророчество об ошибке, которую однажды мне придётся совершить. И я обмерла: что, если я на самом деле совершала страшную ошибку, утратив бдительность? Ту роковую оплошность, которой ждала ведьма-великанша?
Мысли путались, и я бродила по родному чертогу, словно в воду опущенная, терзаемая зловещими предчувствиями. Мне вспомнилось, как совсем юной и наивной я ожидала возвращения трепетно любимого тогда ещё супруга, как выбежала на лестницу, заслышав звук желанного голоса, как скатилась с неё, пересчитав ступеньки, потеряла первого ребёнка. Клещи необъяснимого и непреодолимого страха сомкнулись у меня на шее, лишая воли. Как же я любила его! Как же он любил меня, как любил это дитя, если приказал высечь такое множество слуг!
Не только он совершал ошибки, не только я прощала провинности. Могла ли одна (или несколько — я так и не знала) из наложниц разрушить, уничтожить эту страстную неуёмную любовь? Могла ли моя гордость, его самолюбие и упрямство разлучить нас? Я боялась узнать ответ. Но очевидно, что Локи свой выбор сделал. Потому что однажды вечером он вернулся в золотой чертог. Прискакал под покровом ночи, вступил в него, когда все вокруг спали, поднялся в свои покои. И следующим утром выяснилось, что он явился не один…
Глава 24
В ту тревожную ночь я спала не более трёх часов, и к восходу солнца голова моя раскалывалась от сомнений и усталости. На краю постели сопела Ида — с недавних пор я не могла заснуть в одиночестве. Да и вместе с преданной служанкой, как выяснилось, тоже. Хельга ужасно рассердилась бы, узнай она о моей безответственности и небрежности по отношению к ребёнку, которого я носила под сердцем. Добрая лекарь уже отчаялась предупреждать и просить меня о благоразумии. Впоследствии, когда я вспоминала о своём неразумном поведении, щёки наливались жаром от стыда, но тогда я ничего не могла поделать со своей мятежной душой. Я не хотела жить, и дитя во мне являлось преградой к столь желанной свободе. Я томилась им, в чём после раскаивалась каждый свой день.
Уже не надеясь заснуть, я поднялась с постели, разбудила Иду, и мы вместе спустились в зал купален, чтобы омыть тело и вселить в него бодрость. Переодевшись, расчесавшись, умывшись, я испытала облегчение, сумела робко улыбнуться, показаться прислуге. Мия каждое утро после переодевания встречала меня, докладывала о происходящем в чертоге, спрашивала совета о распределении работы обитателям золотого чертога, а затем с неизменной бойкостью приступала к исполнению своих обязанностей. Служанка казалась мне неутомимой, и я догадывалась, что она так гордится своим назначением, что всё в её труде приносит ей удовольствие. Мия стала для меня даром свыше, поддерживая и помогая, никогда не забывая о почтительности, я не скрывала своего расположения к ней.
Едва старшая среди слуг и служанок скрылась за дверью, на пороге показался Локи. Признаться, впервые за минувшее время я была рада его видеть, хотя изо всех сил старалась, чтобы ни единое тёплое или радостное чувство не отразилось на моём лице — он должен был знать, что я не забыла и не простила. Тем не менее, какое облегчение я испытала при мысли, что он вернулся домой и на следующее же утро был у меня! О всеведущие норны, как мне хотелось тешить себя надеждой, что причина тому заключается не только в наследнике! Взглянув на суровое лицо господина, Ида поклонилась и вышла — я не стала останавливать её. Сцепив руки под грудью и стараясь унять охватившую меня дрожь, я поклонилась с особым изяществом, украдкой пробежала взглядом по облику мужа.
Двуликий бог стал старше, я заметила это первый раз за много лет. Дело было даже не в том, что, покинув Асгард, он на долгий срок отказался от живительных яблок Идунн, — красота и сила по-прежнему не покидали его — однако что-то такое таилось в спокойных холодных глазах, в ожесточившихся, чётче проступавших чертах лица, в сдержанном и задумчивом выражении. Мне показалось даже, что на миг промелькнула серебристая прядка в роскошной огненно-рыжей гриве волос, собранных в небрежный хвост на затылке. Не веря своим глазам, я потёрла веки, взглянула снова, однако она мне больше не попадалась. Повелитель приблизился ко мне — как всегда плавный, словно дикий зверь, и не менее величественный, взял за подбородок, обратил на себя взор. Я не стала противиться, хотя прикосновения мужчины были мне неприятны.
— Ты всё такая же холодная и неприступная, моя госпожа, — он улыбнулся одними уголками губ, и во взоре янтарно-карих глаз промелькнула печаль. Я молчала, стояла, замерев, точно выточенная из дерева фигурка, хотя сердце билось с неистовой силой и вздрагивало каждый раз, когда тёплые, чуть шероховатые пальцы касались кожи. — В последнюю нашу встречу твоя отстранённость ввергла меня в такую ярость, что я всерьёз испугался, что сорвусь и сверну тебе шею. Думал, ледяной ветер Йотунхейма остудил мой
