Семейный портрет с колдуном (СИ) - Лакомка Ната

…Самюэль целует меня всё жарче, всё напористей, и я с удовольствием ему уступаю. Он подхватывает меня на руки, несет в кровать, укладывает на подушки. Он целует меня так, словно мы встретились после тысячи лет разлуки, а завтра нам предстоит расстаться навсегда. Его ладонь на моей груди, и я распускаю вязки на корсаже, чтобы Самюэль мог приласкать меня не через ткань платья, а коснуться моей кожи. Я так жду этого прикосновения, и когда он касается меня уже безо всяких покровов, я таю, растворяюсь в этих новых для меня чувствах и ощущениях. Прикосновения ладоней, прикосновения губ – на шее, на груди, язык щекочет соски, и я не могу сдержать стона наслаждения. Наверное, это – судьба. Наверное, я и правда ждала этого человека тысячи лет – с начала сотворения мира. Я была предназначена ему, а он мне… И пусть это предназначение сбудется поскорее… Пытаюсь снять с Самюэля рубашку, но так трудно справиться с пуговицами… А мне тоже хочется прикоснуться к нему – не через ткань. Самюэль приподнимается, и я протестующее ахаю, цепляясь за него. Нет, он не должен, не может меня оставить!.. Но он всего лишь снимает рубашку – срывает её, пожирая меня взглядом, пуговицы летят на пол… Потом он опять приникает ко мне, я глажу его плечи, подставляю шею и грудь для его поцелуев… «Эмили, - шепчет он, - я с ума схожу… не могу без тебя…». «Значит, мы оба немного сошли с ума, и это чудесно…». «Я – точно спятил… и это твоя вина…». Ладонь Самюэла скользит по моему колену, поднимая подол моего платья, я раздвигаю колени, пропуская его руку выше - туда, куда благовоспитанным девицам не полагается пропускать и собственные мысли. Самюэль повторяет моё имя, целует, прижимается всё теснее. Теперь уже я кладу руку на то самое место, о котором благовоспитанным девицам не полагается даже догадываться… Пряжка поясного ремня холодит ладонь, я спускаюсь ниже, и Самюэль с присвистом втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. «Неужели, больно?», – шепчу я с невольным лукавством и ласкаю его сильнее, наслаждаясь его твердостью, тем, что могу повелевать им всего лишь через такое почти невинное касание…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍…«Этому учат в пансионе, леди Эмили?», – спрашивает Самюэль, и его порывистое дыхание, действительно, сводит с ума. «Этому учит любовь, - отвечаю я, - но если хочешь, чтобы я остановилась…». Он заставляет меня замолчать, впиваясь поцелуем, а потом мы и в самом деле сходим с ума, и не остается ничего – ни слов, ни мыслей, только прикосновения, поцелуи, и чувство необыкновенного единения. По крайней мере, у меня – так. И мне уже мало просто обнимать Самюэля, мало целовать его, я хочу большего. Только он вдруг перехватывает мою руку. Целует кончики пальцев, прикладывает мою ладонь к своему лбу, а потом падает на спину, закрывая глаза. «Что такое? – шепчу я, приникая к нему. – Разве я делаю что-то не так?». «Это я всё делаю не так, - он смотрит на меня, ласково отбрасывает с моего лица прядку волос, выбившуюся из прически. – Нам надо успокоиться, Эмили. Мне надо успокоиться». «Зачем?! – я искренне не понимаю. – Я люблю тебя, ты любишь меня, а значит, нам не нужны никакие условности». «Они, всё-таки, вещь не лишняя – эти условности, - усмехается Самюэль. – Поэтому сегодня ночью нам лучше не совершать безумств». «Если ты меня не хочешь…», - сердито начинаю я, и в следующее мгновение лежу на спине, а Самюэль придавливает меня к перине весом своего тела. «Глупая, - говорит он, и взгляд его скользит по моему лицу, по моим губам, заставляя дрожать от предвкушения, - ты не представляешь, как мне трудно сдерживаться рядом с тобой». «Не надо сдерживаться…», - но он кладет указательный палец на мои губы, словно замыкая их. «Вот именно, что надо. Надо, Эмили, - теперь его палец обводит мой рот, щекочет под подбородком – как котенка, и это похоже на любовную пытку. – Я не могу так поступить с тобой. Это было бы… непорядочно с моей стороны». «Это мое желание, так же как и твое, - убеждаю я его. – Я всё решила, и это моё решение». «Ты многого не знаешь», - он встает с постели и идёт к закрытому шторами окну, заложив руки за голову. «Чего я не знаю? Самюэль, что случилось? Чего я не знаю?!. - я раздосадована, обижена, я горю, пылаю, и вскакиваю с постели, позабыв, что корсаж на мне распущен, а рубашка сползает с плеч. - Ты передумал жениться?». Самюэль по-прежнему стоит ко мне спиной. Он отрицательно качает головой, и это можно понять двояко – и как «ты не права», и как «не хочу». «Отвечай!», - сержусь я, подбегаю к нему, заставляя повернуться, а потом хватаю его за рубашку на груди, пытаясь встряхнуть. Но это всё равно, что пытаться встряхнуть каменную стену. «Ты ведь ничего обо мне не знаешь», - Самюэль обнимает меня, прижимая крепко-крепко, и я чувствую, как колотится его сердце. «Уф, напугал! – вздыхаю я облегченно. – Ты тоже ничего обо мне не знаешь, но это ведь тебя не смущает?». Он смеется, и я обрадована его смехом. Мой рыцарь оказался слишком благороден – что поделаешь? Теперь придется терпеть его благородство всю оставшуюся жизнь. «Всё, что мне надо, я знаю, а остальное – не важно», - убеждаю я его. «Не важно?», - невесело усмехается он. «Совершенно не важно! Сердце не обманешь, так ведь говорят». Но он отстраняется от меня, берет со стола карманные часы, открывает крышку, смотрит на циферблат и говорит совсем не к месту: «Уже за полночь. До утра всего часа четыре». «Тем более, не будем терять время зря», - я пытаюсь обнять его, но Самюэль опять отстраняется. «А если я – преступник? – спрашивает он. – Скрываюсь от правосудия». «Но ведь это неправда», - уверенно возражаю я. «Почему ты так думаешь?». «Я это знаю, чувствую. И пусть хоть весь мир говорит против тебя, я не поверю ни единому слову». «А если… я сам скажу тебе об этом?». Я догадываюсь, что он говорит о чем-то важном. Мне не понятно, чем это важно для него. Но если важно для Самюэля – важно и для меня. Поэтому я обнимаю его – быстро, порывисто, и смотрю в глаза, тону в его взгляде, растворяюсь в нем. «Признавайся, в чем хочешь, милый, - я впервые называю его так, и он вздрагивает – совсем как тогда, когда я прикоснулась к нему так близко, так интимно, - я никогда от тебя не откажусь». «Никогда?», - повторяет он эхом. «Никогда, - я говорю твердо, будто приношу клятву. – Возможно, я буду огорчена, расстроена. Может быть, я заплачу, разозлюсь. Может, закричу на тебя… Но никогда тебя не оставлю». «А если я предложу тебе сбежать? Бросить всё – и сбежать? Завтра же. Никому ничего не сказав?». Он смотрит настороженно, со страхом, с надеждой… В его взгляде – целый мир эмоций, и я улыбаюсь, потому что когда он рядом – не надо и целого мира. «Я согласна, -.отвечаю я без раздумий.  – Не знаю, почему мы должны прятаться и бежать, но я согласна. С тобой – хоть на край земли, хоть за её край». Самюэль снова сжимает меня в объятиях – до боли, исступленно, шепчет мое имя, целует меня в висок. «Земля круглая, леди Эмили, - произносит он, и я не разберу – плачет он или смеется, - как можно этого не знать? Вот сразу догадывался, что в этом пансионе не дадут хорошего образования»…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍…церковь открывается в шесть часов, и к этому времени мы с Самюэлем уже стояли возле липовой аллеи, которая вела к собору. «Будь здесь, - в зарослях шиповника Самюэль берет мое лицо в ладони, целует мои глаза, щеки, поправляет капюшон моего плаща, надвигая его пониже на лоб, - я обо всем договорюсь и позову». «Пойдем вместе, - прошу я, не отпуская его руку. – Я могу подождать на крыльце или посижу в уголочке…». «Сначала я обо всем договорюсь», - он снова и снова целует меня, и я чувствую, что он не хочет оставлять меня даже на секунду. Эта ночь была самой сладостной и мучительной в моей жизни. Нет, мы не согрешили перед венчанием, но были так к этому близки, что при одном воспоминании у меня захватывает дух. Еще немного – и я получу Самюэля, а он получит меня. Навсегда. Навсегда!..