Ж. Жукова - Замуж с осложнениями
— Смотреть будешь? — спрашивает наконец.
— Если никто не против… — говорю. Мало ли, может, он меня стесняется.
— Смотри-смотри, — говорит. — И пусть твоими глазами боги смотрят, — с этими словами он поводит рукой у меня перед лицом, очень близко, а потом разворачивается и отходит в ту часть зала, где шли поединки. Азамат уже там, в маске и перчатках. Они, я так понимаю, нужны, чтобы противнику было не противно. Ну или богам…
Азамат и Алтонгирел сходятся беззвучно, спокойно, медленно переступая. А потом вдруг вместо людей я вижу только вихри, мелькающие настолько быстро и ритмично, что у меня в глазах рисуется фрактал, а в воздухе стоит тоненький свист и тихое шарканье ног по полу.
Так же внезапно снова возникает картинка: Алтонгирел врезается спиной в стену, Азамат конденсируется из воздуха сбоку от него, лицом ко мне. Одной рукой он придерживает свою косу.
— Сильно ушиб? — спрашивает.
— Нет, ничего, — говорит духовник, отлипая от стены и переводя дыхание. — Я, правда, привык, что ты волосы убираешь, а не используешь в качестве дополнительной конечности.
Он потирает грудь по диагонали — видимо, как раз так коса пришлась.
— Знаю, что привык, — говорит Азамат насмешливо. — Отвыкай. Ты ведь хочешь совершенствоваться?
Алтонгирел кивает, и схватка возобновляется. То ли они устали, то ли мои глаза привыкли к скорости движения, но теперь я иногда вижу отдельно мелькающие конечности и лица, или хотя бы два более-менее цельных пятна вместо разрозненных мазков.
Второй раунд заканчивается ещё быстрее, Алтонгирел прокатывается несколько метров по полу, медленно садится и тяжело дышит. Азамат тоже немного запыхался. Подходит к духовнику, приседает на корточки.
— Всё, — хрипло говорит тот. — Хватит на сегодня.
— Тебе надо поработать над обзором, — советует Азамат. — Ты не видишь меня, когда разворачиваешься.
— А как, как?! — восклицает духовник, с трудом вставая на ноги.
— Головой надо быстрее крутить, — смеётся Азамат и дальше что-то ещё объясняет, чего я не понимаю, а потом переходит к наглядной демонстрации: разворачивается на месте, да так быстро, что я как будто вижу его сразу со всех сторон.
Алтонгирел поджимает губы с видом упёртой решимости. Он этот приём победит…
Я слегка встряхиваюсь, чтобы прогнать застрявшие в сетчатке призраки движений, и мужчины меня замечают.
— Насладилась? — спрашивает Алтонгирел, и я киваю, поскольку обнаруживаю, что где-то забыла голос.
— Круто, — выдавливаю наконец. — Невероятно здорово.
Слов у меня в голове непростительно мало, но офонаревший вид, похоже, их компенсирует. Азамат довольно улыбается.
— Тебе бы на настоящий бой посмотреть… Это-то так, урок.
— Боюсь, что настоящего боя я просто не увижу, — говорю. — Я и этот-то еле-еле…
Они оба смеются. Кажется, это первый раз, когда у Азамата и Алтонгирела одновременно хорошее настроение.
Мы идём наверх, причём Азамат несколько хозяйским жестом притягивает меня поближе, и я обхватываю его вокруг пояса одной рукой. Только сейчас, практически уткнувшись ему под мышку, соображаю, что вот этот сладковатый травянистый запах — это на самом деле запах пота, а вовсе не какого-нибудь талька, как я сначала думала, когда ещё вся команда скакала с шайбочками. Алтонгирел вон мокрый весь, а пахнет чем-то вроде сена.
Ужин Азамат, как и обещал, готовит сам. Не всем, конечно, а только на нас двоих. Это оказываются большие и плоские кунжутные лепёшки, в которые завёрнут маринованный салат, грибы или ореховая паста. Мы объедаемся так, что потом ещё час не можем встать из-за стола, только сидим, хлещем чай и ржём до слёз и икоты, как пьяные. Алтонгирел пытается строить нам укоризненные рожи, но мы это встречаем только свежим взрывом здорового смеха, так что он решает сделать вид, что с нами незнаком. Не знаю уж, сколько блюд может изобразить мой дорогой супруг, но если даже ничего, кроме этого, я всё равно согласна считать его великим кулинаром, о чём ему с большим удовольствием и сообщаю. Он не остаётся в долгу и сообщает мне, что я готовлю лучше, чем любая женщина, чью стряпню он пробовал. Таким образом наш разговор превращается в состязание на комплиментах, и вот тут уже Алтоша начинает смотреть на нас благосклонно. В итоге мы осыпаем друг друга ворохами добрых слов. Среди прочего я узнаю о себе, что бессмертна, ибо непременно попаду в самые популярные сказания и песни, а именем моей матери назовут звезду. В свою очередь, я как человек по определению приземлённый сообщаю Азамату, что он фантастически красив, и любое государство должно было бы гордиться, если бы он соизволил его возглавить. Соревнование затухает естественным образом, потому что мы так хохочем, что не можем вымолвить ни слова. Если Алтонгирел и счёл кого-то победителем, до нашего сознания он это не донёс.
Ближе к ночи народ расползается по каютам, все такие довольные, а нам-то спать нельзя, хотя устали мы оба на совесть. Кстати, совесть моя напоминает о своём существовании тем, что я нагоняю в коридоре своего прыщавого пациента, вставляю ему гормональные таблетки и напоминаю намазать лицо. После этого возвращаюсь на кухню, где Азамат всё ещё сидит за пустым столом, не иначе, ждёт меня.
— Что делать собираешься? — спрашиваю.
— Да надо бы ванну устроить, — говорит он. — В моцог обязательно нужно хорошо вымыться, отмокнуть. Только ванна на корабле одна, придётся нам по очереди…
— Зачем? — удивляюсь я. — Можем и вместе.
Азамат несколько секунд переваривает это предложение.
— Это у вас тоже на Земле так принято? — говорит он наконец.
— Ну, не поголовно, но и ничего невероятного, — отвечаю.
Он, конечно, ещё немножко сопротивляется, но, конечно, сдаётся. Правда, ванна после такого обильного ужина противопоказана, так что сперва мы решаем заняться чем-нибудь ещё, например, мирно поиграть в шахматы у себя в совмещённой каюте.
Шахматы у них тоже не как у людей — огромные, и фигуры так выглядят, что я очень быстро проигрываю, потому что запутываюсь в них напрочь. Что ладья — это телега с лошадьми, я ещё уяснить могу. Но вот кто из этих милых зверюшек — ферзь, а кто слон… нет, увольте, это надо на свежую голову. В итоге я просто сижу и рассматриваю фигурки, они все очень тонко и правдоподобно вырезаны.
— Пешек мой брат делал, — говорит Азамат, — а старшие фигуры я. Он тогда ещё совсем мальчишкой был, не всё мог.
— Так это ты делал? — спрашиваю, рассматривая фигурку императора со сложной причёской, одетого в пёстрые одежды — причём пестрота видна даже на некрашеном дереве. — У тебя просто золотые руки!
