Дэйра Джой - Ритуал испытания
Джорлан был совсем маленьким, всего семь лет по Форусскому счету, когда они умерли. Впечатлительный возраст. Замечали, что Джорлан унаследовал их самые лучшие и самые ужасные черты характера. Он был страстным, невероятно сообразительным, упрямым и поразительно остроумным, порой мрачным, и иногда вспыльчивым. К тому же, несколько самых почтенных членов Слоя, которым выпала возможность побеседовать с ним, рассказывали, что он неожиданно сложен и загадочен.
Одним словом, яркопламенный дракон.
Музыканты зажгли первый танец сегодняшнего вечера — медленный составной септиль[57] в мягких приглушенных тенях розового.
— Ты потанцуешь со мной?
Она вытянула руку, отставляя свою хрустальную чашу на ближайший столик. А поскольку столешница того была сделала из масостекла,[58] то бокал начал нежно звенеть, резонируя с другими бокалами в комнате, оставленных таким же образом. Объединение перезвонов создавало прекрасную мелодию долгих, сливающися нот, означавших формальное начало вечернего праздника.
Огромный зал освещался свечами из тысяч веточек якамы.[59] Ярко горящие огнесветы свисали сверху вниз со сводчатого потолка.
Это был не то предложение, которое Джорлан мог вежливо отвергнуть. Лаймакс одарил его взглядом, ясно говорящим «А что я тебе говорил». С явной неохотой он взял ее маленькую ручку в свою и позволил ей вывести себя на середину.
Танцевальная площадка быстро заполнялась, когда страстно жаждущие молодые носящие вуаль[60] принимали приглашение открыть септиль.
Они соединись в танце.
Правая рука Грин низко обвивала его талию, левая отдыхала на изгибе его левого бедра. Он был выше, чем те, кого она обычно выбирала. Поразительно высокий, по сути.
Он пытался скрыть легкую дрожь в пояснице, но Грин поняла это. Ее близость волновала его. Она решила, что ей все больше нравится волнение этого красивого, нахального молодого мужчины, чересчур самоуверенного ради своего собственного блага.
Поэтому она решила поддразнить его.
Чуть-чуть.
Она знала, что поступает неправильно, но он практически напрашивался, всем своим видом бросая сегодня вечером вызов. Возможно, пришло время, чтобы кто-нибудь научил его маленькому женскому приемчику.
«Не переусердствуй, — зазвенел предупреждающий голосок. — Он все еще внук Герцогины — а Герцогину Грин уважала. Достаточно просто показать ему, что, „искрить“ — не самая мудрая вещь, если при этом не имеешь желания сгореть».
Когда Маркель повела его в шагах замысловатого, медленного танца, имитирующего обряд ухаживания, Джорлан почувствовал отчетливое неудобство. Он не хотел посещать это суаре, первое за Сезон. На этом настояла его бабушка. Когда она давала обещание получить его одобрение, она ни в коем случае не распространяла его на упрямые отказы от предложений посетить прием. Конечно же, он не сообщил эту часть Маркель.
Не то, чтобы он думал, что она сделает ему предложение. Ее образ жизни и репутация уклоняющейся от Ритуала Доказательства[61] подтверждали это.
Продолжая танец, Маркель бросила на него взгляд сквозь темно-рыжие ресницы. Внезапный озорной блеск промелькнул за золотистой бахромой. Янтарные глаза вспыхнули, отправляя ему манящее послание.
Он отреагировал инстинктивно. Кровь сгустилась в его венах. Вдобавок, он бросил на нее сверху вниз уверенным, твердым взглядом мужчины, выученного ожидать наслаждение.
Грин приоткрыла рот. Она не ожидала от него такой вышколенной реакции. В этот момент она отчетливо поняла, что Джорлан Рейнард будет исключительным любовником.
Так плохо, что он внук Герцогины. Ей бы понравилось исследовать его глубины. Между тем она любила свою жизнь именно такой — без уз и осложнений. Ее влечение к внуку Герцогины могло только закончить такое существование. Скреплением.
— В самом деле, о чем вы задумались, Маркель? — протянул глубокий голос, дразня ее, вызвав мурашки, пробежавшиеся по спине, чтобы потом собраться у основания позвоночника. Наперекор моде, он был откровенен и в высшей степени самоуверен. И это нравилось ей тоже.
Пальцем нарисовала на его талии круг.
— А о чем думаешь ты?
Тотчас же она почувствовала, как от ее прикосновения затвердели мускулы его спины. Несмотря на отчужденную манеру поведения, Джорлан Рейнард на физическом уровне воспринимал ее. Он изучал ее, слегка прикрыв глаза, молча оценивая.
— Я думаю, вы — женщина, которая получает то, что хочет.
Ее рука соскользнула вниз, устремившись к его весьма мускулистым ягодицам.
— Что-то не так?
Он приподнял бровь. Завел руку назад и решительно положил ее руку обратно на талию.
Она улыбнулась ему.
В ее потрясающих янтарных глазах блеснул смех над ним. Смех и невысказанный вызов. Только под личиной смеха скрывалось пламя желания.
Желание, казалось, взывало к нему, дразнило его языками своего пламени. Он не знал, как она это сделала, но он был увлечен. Его дыхание прервалось, а губы слегка приоткрылись. Кровь прилила меж его бедер, пульсируя в паху.
Казалось, что в этот момент ее дыхание замерло тоже, она положила ладонь на его грудь и уставилась на него.
«Он невозможно желанен. — На минуту она отвела взгляд. — А также он внук Ани. Помни это, Грин».
Он почувствовал, как она слегка вздрогнула, когда заглянула в его глаза. Он задумался о том, что она видела. А также о том, почему сам не в состоянии отвести взгляд.
— Что-то не так? — повторила она шепотом.
Искушающее замечание сработало. Тотчас же его ноздри раздулись в раздражении, как на ее, так и на свою реакцию.
Он никогда не позволял себе быть таким взволнованным. Его учителя по фокусировке всегда отмечали феноменальную способность к контролю и концентрации. Один из мастеров даже пошутил, что его будущая имя-дающая обрадуется такому таланту — особенно когда талант будет направлен на нее.
В тот день Джорлан стремглав вылетел из класса.
Его мастерство было предназначено не для имя-дающей, а для того, чтобы избежать ее.
Он должен контролировать и фокусировать свое желание, но к его страстной натуре добавлялся вспыльчивый нрав, который было необходимо подчинить железной воле.
— Я не Санторини, — тихо промурлыкал он возле ее ушка, побуждая продолжить.
— Нет? — в ответ прошептала она, дрожа. Как он узнал, о чем она подумала?
— Нет, — его горячие губы защекотали изгиб ее ушка.
— Тогда… какой ты?
