Бабушка для ведьмы - Елизавета Владимировна Соболянская
Дед ел степенно, с уважением к пище, хотя выглядел слишком молодо для маминого отца. Впрочем, и баба Ида не смотрелась старушкой – морщин почти не было, только «гусиные лапки» от улыбки и резкая линия рта выдавали ее возраст.
После еды Тина не спешила выходить из-за стола – уставилась с любопытством на деда и спросила:
– Ты к маме поедешь? Она очень по тебе скучала!
Дед вздрогнул, а Ида посмотрела на него с укоризной.
– Съезжу, пожалуй, но попозже, – решил седой, пристально глядя на бабу Иду.
Вот теперь Тина снова взялась за наушники и ушла в сад со словами:
– Ба, я еще мяты нарежу, та уже высохла!
Едва за внучкой закрылась дверь, как Зинаида взметнулась со стула и крепко схватила мужа за голову:
– Хрен ты старый! Где ты был столько времени? – спросила она и заплакала.
* * *
Тина не зря взялась мяту собирать, грядка тянулась как раз под окнами кухни – отгонять дурные запахи и любопытных насекомых. А окно по случаю жары было приоткрыто, так что негромкую беседу деда и бабушки внучка слушала и ужасалась. Дед, оказывается, не просто так пропал – действительно скрывался от бандитов, желающих заполучить хорошего хирурга для проведения незаконных операций. Причем интересовали их не только ножевые ранения да огнестрелы. Хотели те люди, чтобы Константин Смертин менял им внешность. Кроил новые лица, стирал шрамы, давал самым мерзким и жестоким злодеям дорогу в новую жизнь. Вот и сбежал дед. Поначалу не знал, куда пристроиться – хотел денег заработать жене и дочке и пошел в ветеринарную клинику. Там быстро оценили его золотые руки, но и там бандиты нашли – другие, но все же. Нашли потому, что попытался он прикрыть собачьи бои – жестокие до изумления, после которых ему чаще привозили трупы на утилизацию, чем раненых на лечение. Пришлось «песьему доктору» снова бежать.
– Я тогда вам понемногу деньги начал высылать, – смущенно хекая, рассказывал дед, – но время тяжелое было, Катенька росла… В общем, я в госпиталь завербовался, в Чечне.
Баба Ида тихонько вскрикнула и схватилась за лицо руками.
– А там так получилось…
В общем, дед опять отличился. Спасал раненых солдатиков сначала в госпитале на границе «линии отчуждения», потом начал ходить с группой штурмовиков или разведки в глубокий тыл.
– Там, Идочка, тоже люди жили. Кого осколком зацепило, кто рожать собрался, а кому аппендицит мешать стал. Ходил, пока контузией не накрыло. Память я потерял. Ребята меня вытащили, но… там у всех тайны были. А во мне их целый короб сидел, да и не только моих. Спрятали меня в больнице одной в глухой деревеньке на севере. Работал, жил потихоньку. Лечил. Потом память стала возвращаться, да не вся, кусками. Поначалу и знать не знал, кто я и откуда, потом что-то припоминать стал. А как вспомнил… Стыдно стало. Да и нашел вас не сразу.
Баба Ида давно разлила по кружкам мятный чай с медом и тихонько пила его, успокаивая расшалившиеся нервы.
– И все эти годы один жил? – недоверчиво спросила она.
– Не поверишь, но… один. Почти. Мальчонку одного подобрал и вырастил. Он уже в мединституте учится. А с женщинами не сложилось. Тебя не помнил, а вот голос твой из памяти не уходил.
Зинаида покачала головой и выпила еще пару глотков успокоительного чая. Много лет ее держала на плаву надежда, что ее Костенька все же жив. Но время текло, сглаживало углы и шрамы, и постепенно она привыкла к своей одинокой жизни.
Дочь уехала и жила своей жизнью, не желая пользоваться даром, который перешел ей от родителей. Однако одаренность Тины Катя заметила – и разозлилась. Ее искра едва тлела, а вот внучка внутри горела сильным ровным огнем и тем раздражала мать.
Ида обрадовалась, когда дочь прислала к ней внучку на лето – впервые за долгое время. Дар ведь как костер – ему нужно подбрасывать топливо. Тина бунтовала не только от подростковой дури, но и потому, что не знала, куда и как бунтующие внутри силы приложить. Здесь, в деревне, у леса, волны улеглись, и Тина из встрепанного вороненка постепенно стала превращаться в юную девушку. Пока, конечно, очень юную, но пройдет несколько лет, и появится в ней та изюминка, которая заставляет мужчин и женщин замечать ведьм. А пока…
Вздохнула Зинаида и спросила мужа:
– Так ты ко мне насовсем? Разделить заботы? Или просто заглянул сказать, что жив, и в свою жизнь вернуться?
– Если примешь, Зинаидушка – насовсем! – глухо ответил Константин. – Есть у меня и дом, и работа, я, правда, хотел ближе к сыну перебраться, продал все, но с моей профессией нигде не пропаду.
Посмотрела Ида на мужа своего, на седую его голову, да и кивнула:
– Оставайся, Костя. Тина сейчас у меня живет, Кате не до нее. Осенью, конечно, мать ее в город заберет, тогда и повидаетесь. А пока… живи.
Поклонился ей муж, обнял неловко натруженными руками, и до-о-олго они сидели, обнявшись, пока не явился на кухню недовольно фырчащий Серафим. Оглядел гостя, мазнул хвостом по его камуфляжным штанам, да и мявкнул нерадивой хозяйке – где, мол, мое молочко? Крыса утром на крылечке лежала!
Смахнула баба Ида набежавшие слезы и пошла кота молоком поить.
Глава 8
С появлением в доме деда жизнь в деревне стала ярче и разнообразнее. Дед Костя навел непонятный женщинам порядок в одном из сараев, установил там верстак, привез какие-то инструменты и… начал сам делать берестяные коробочки под мази, туески для сыпучих порошков, плел корзины, вздыхая, что материал надо бы весной запасти, но и с летней лозой управлялся он ловко. Потихоньку дед подправил ворота – и те перестали скрипеть и провисать, сколотил удобные стульчики для работы в саду и скамеечки для веранды. В общем, в доме стала чувствоваться толковая мужская рука, а из сарая всегда вкусно пахло свежим деревом, берестой и столярным клеем.
Тина была в восторге – ее тоже научили плести маленькие коробушки, дали в руки выжигатель – украсить досочку для резки хлеба, объяснили многое непонятное про лес, речку, про зверей.
Дед Костя про себя рассказывал скупо, зато про зверей – много. Скрывая свою профессию хирурга, он много лет работал ветеринаром, и вскоре местные об этом проведали. Вообще, ветеринар в деревне, конечно, был – один на пяток деревень. Прививки он еще успевал ставить, а все остальное – по возможности. Вот и начали деревенские к деду бегать
