Единственное желание. Книга 3 (СИ) - Надежда Черпинская
— Древний мост через Лидону заколдован. Так гласит легенда. Его чары не позволят перейти реку ни одному смертному. Это мост для духов, зверья и нелюдей. И для слуг Хозяина, разумеется… Но про них-то сразу не поймёшь, люди это или нет. Ты смог перебраться на эту сторону, потому что ты из Свободного Народа. А если на мост взойдёт человек, то рухнет в пропасть.
— Он и рухнул, — Наир не сдержал тяжкий вздох. — Мой друг теперь на дне Лидонского ущелья из-за этих чар.
На несколько мгновений в лесу стало тихо-тихо.
Вереск безмолвно смотрела на него янтарными глазами кошки, и что-то в выражении её лица менялось неуловимо.
— Лидона любит кровавые жертвы, — тихо сказала леснянка после долгого молчания. — Она беспощадна и коварна. Злая река. Я не люблю её. Хоть для меня и сестёр она не опасна. Но я всё равно стараюсь держаться от неё подальше. И тебе советую. Эти воды никогда не упустят случая заполучить новую жизнь.
Вереск соскочила на землю, кивнула приглашающе.
— Пойдём! Я отведу тебя к Первому Древу.
— Зачем? — удивлённо бросил ей в спину Наир.
— Надо ведь тебе куда-то идти, — усмехнулась леснянка, обернувшись вполоборота. — Ты всю ночь собрался стоять здесь и болтать попусту?
— Знаешь, Вереск, я собирался спуститься ниже по течению, туда, где кончаются скалы, и отыскать своих друзей.
— Боюсь, ты больше никогда их не увидишь, — тихо обронила лесная дева, глядя в сторону. — Они в Чёрных Землях. А Хозяин этих владений даже беспощаднее Реки Скорби.
— Я всё-таки надеюсь, — твёрдо произнёс лэгиарн. — Поможешь? Укажи мне путь! И ещё… Мне надо знать, кто такой этот Хозяин.
— Я расскажу, — кивнула Вереск. — А теперь идём! Увидеть Первое Древо тебе не помешает. Оно очень мудрое. Оно родилось вместе с этим миром и умрёт вместе с ним. Ему столько лет, что я даже не знаю сколько. Первое Древо знает ответы на все вопросы.
— Так уж и на все? — не поверил лэриан, послушно шагая за леснянкой.
Следом устало плелась Глелоу.
— Сам увидишь. Тебе его советы точно пригодятся. Ты не очень-то умён. И знаешь слишком мало о Первых Землях. Так что, если хочешь выжить и друзей своих найти, ступай за мной!
— Вереск!
Леснянка обернулась — в сумерках глаза её горели совсем по-звериному.
— Спасибо тебе!
Та в ответ только пренебрежительно фыркнула и пошла дальше, стремительная и лёгкая, как подхваченный ветром осенний листок.
— Шаэлгарди… — неожиданно добавила она через мгновение.
— Что?
— Моё истинное имя. Шаэлгарди.
6 Пепел
Кайл всегда спал чутко. Возможно, сказывался жизненный опыт — вечные скитания и ожидание опасности, но, скорее всего, это был ещё один дар лэмаярской крови.
Вот и сейчас сквозь сон уловил нечто встревожившее, открыл глаза и некоторое время лежал, прислушиваясь к тишине ночи.
Скалы хранили безмолвие. Никаких птиц или насекомых, что привычно стрекотали во тьме лесов или Приозёрной равнины. Снаружи абсолютная тишь.
А здесь, под каменными сводами — шумно посапывает неразличимый во тьме пещеры сильварус, заглушая мерное спокойное дыхание Первого рыцаря. Далард хоть и заявлял, что не уснёт, покуда с ним по соседству зубастый людоед ошивается, сдался быстро и давно уже почивал.
А Дэини…
Кайл понял, что его потревожило сквозь сон.
Снова плачет… Почти беззвучно. Пока все спят, и никто не слышит её тихих всхлипов.
Бедная девочка. Такая сильная, но такая ранимая. Старается и не может удержать судорожно рвущиеся из груди рыдания. Боль, страх и одиночество, словно лезвие клинка, вспарывают сердце, истекают солёными слезами, душат во тьме, как злобные ночные духи.
Северянин умел чувствовать людей.
Давным-давно…
Кея называла это «читать души». В ту пору, когда жил в Эруарде, он умел делать это мастерски. Но с годами Кайл приучил себя не пользоваться этим талантом.
Знать чужие мысли — многие мечтают об этом…
На самом деле, заглядывать в чужие сердца — не самое приятное занятие. Красивые и чистые души — явление редкое. А окунаться в чужие страхи, зависть, ненависть, похоть, жадность или другую подобную мерзость — это всё равно, что с головой нырнуть в гнилое болото или навозную кучу. Кайл не мог побороть брезгливость.
Как можно продолжать улыбаться человеку, когда ты зачерпнул изнутри у него такого дерьма, что тебя наизнанку сейчас вывернет?
Нет уж, чужая душа — потёмки, и лучше туда не заглядывать!
Даже если это душа, достойная уважения. Там тоже бывает такое, что другим видеть и знать не следует. Сомнения, слабости, сожаления. Да мало ли, что ещё!
У каждого должно быть нечто своё, от других запрятанное глубоко, свой секрет. Люди имеют на это право. И кто он такой, чтобы лезть в чужие тайны?
Кайл понимал тех, кто на него злился за подобные выходки — не хотел бы сам оказаться на их месте.
В собственную душу он никого не пускал, да и сам заглядывать страшился. И уж точно не хотел бы, чтобы кто-то другой узнал, что он там, во тьме былого, прячет.
А ещё подобные способности как будто… сближали. Заглянув в сокровенные тайны другого, уже нельзя просто забыть, отвернуться, отмахнуться. Мол, да кто он мне такой!
И это тоже пугало и угнетало.
Кайл не привык привязываться, не привык доверять, не привык быть открытым.
Он — одиночка.
И про проклятие забывать тоже не стоит. Вот так почувствуешь в ком-то родственную душу и навлечёшь на его голову несчастье, сам того не желая.
Нет, уж лучше без этого обойтись!
Далард единственный, кто как-то умудряется обойти проклятие. Но они ведь редко виделись. Служба, дела королевские...
Может, в этом и суть? Это поход на Север их так надолго свёл вместе, а обычно, даром что друзья, пару раз за полгода где-нибудь в Кирлиэсе встречались.
Но сейчас не о Первом рыцаре мысли…
С некоторых пор Кайл начал снова улавливать в себе эти давно забытые ощущения. Слышать чужую душу. Ловить отголоски чужих эмоций. Как будто это отголоски его собственных мыслей и желаний.
Он запрещал себе это. Он одёргивал себя каждый раз, когда что-то внутри тянулось зачарованно, ведомое любопытством, туда, к далёкому свету чужого сердца… Заглянуть за запретную дверь и увидеть сияние другой души. Её души.
Всё выходило из-под контроля, и это пугало. Собственное непреодолимое желание пугало. Собственная слабость пугала. Пугало, что это стремление, давно побеждённое и погребённое, так легко воскресло
