Дом грозы - Ксюша Левина
Нимея прокручивала в голове эти минуты откровений бесконечное количество раз, и сердце сжималось от жалости к Омале. Земля просто не носила на себе человека, который бы сильнее, чем она, себя винил в чем-либо. Она убивала своих сыновей, год за годом оставляя их в неведении, – что может быть страшнее этого? И вот Фандер жив и здоров, стоит напротив, и в его глазах полыхает ярость.
Вообще-то Нимея думала, что ей придется его выхаживать после пары дней, проведенных на том свете, но сейчас он ровно такой, каким был, когда терроризировал Бовале вместе со своей шайкой головорезов, разве что исхудавший и вид не особенно цветущий после тюрьмы. Но при этом даже не выглядит сонным, а Нимея валится с ног.
– Если что, еды нет, – улыбается она, прикинув, что он, должно быть, очень голоден.
– Не отвлекайся. У меня пара вопросов. – Фандер улыбается, обнажив ровный ряд белых зубов, и это самая лживая улыбка, какую Нимея видела в своей жизни.
– М-м, хорошо, но тогда у меня пара минут. Точнее, ровно две. Время пошло.
– Зачем тебе это? Он мой брат, а тебе…
– Он мой друг, следующий вопрос.
– Вы с ним вместе?
– Не твое собачье дело.
– Кто бы говорил.
– Минус десять секунд за расизм. Следующий вопрос.
– Зачем тебе я?
– Чтобы попасть в резервацию Имбарг, нужно быть кровным магом времени.
– Зачем нам в резервацию?
– Там находится Дом грозы, в нем Источник веры. Один флакон, содержащий Источник веры, решит нашу проблему. Эта жижа просто избавит Энга от крови твоей матери.
– Что будет со мной? Когда я почувствую кровь матери?
– Понятия не имею.
– Мне нужен маршрут.
– Обойдешься.
– Зачем мне в дороге… ты?
– Потому что ты не знаешь маршрут. – Нимея сглатывает и смотрит на Фандера строгим прямым взглядом, от которого любой бы испуганно отпрянул, но Хардин не отвернулся.
– Я куплю карту.
– Имбарга нет на карте.
– Откуда ты знаешь дорогу?
– Твоя мать подсказала.
– Я ее спрошу.
– Она не скажет.
– Почему?
– Мы тебе не доверяем.
– Ложь. Я не желал брату смерти. Никогда.
Он замолкает и распрямляется.
Они ему не доверяют. Они боятся, что он бросит Энграма в беде. Как будто нахождение в тюрьме сделало его еще большим подонком, чем он был прежде.
– Дело не только в этом, – холодно отвечает Нимея, пока Фандер ничего себе не надумал. – Это место меняет таких, как ты. А я буду в безопасности, я не маг времени и, если что, шарахну тебя по башке, чтобы пришел в себя.
– Как ты попадешь туда?
– Пусть это будет для тебя сюрпризом.
Она видит, как Фандер растерян, и ей почти его жалко. Заключение явно оставило на нем след: взгляд стал пустым и обреченным, будто этот человек поставил на себе крест. Нимея могла бы его подбодрить, но совсем не хочет. Они друг другу чужие. Фандер Хардин – это человек из прошлой жизни, в которой он не был светлым пятном. Нимея никогда не боялась его, ведь всегда считала себя ловче, сильнее, но самое главное – хладнокровнее. Хардины состоят из эмоций и самомнения, в отличие от нее.
Сейчас, когда напротив нее стоит жалкое подобие прежнего Фандера, человек со старческими глазами, смешно вспоминать, что Хардин когда-то был мальчишкой, а потом заносчивым студентом, источающим яд.
– Ты можешь пару часов поспать или привести себя в порядок. Этот похоронный костюм слишком приметен.
– У тебя завалялась мужская одежда?
– Я взяла из дома твоей матери одежду Энга. Твою старуха Мейв вышвырнула, решив, что за Энгом и Омалой тоже придут, если их с тобой хоть что-то будет связывать. Переоденься и прими душ. Умыть лицо недостаточно, чтобы стать человеком. И ты все еще воняешь.
– Слишком много претензий, – цедит он.
– Уж прости, но мне с тобой минимум неделю таскаться, не хочу потом отмываться всю жизнь. Ты же аристократ, как-никак, держи лицо.
– Звучит как вызов. На меня не налезут эти тряпки. – Он хмуро рассматривает одежду Энграма.
Нимея окидывает его оценивающим взглядом и пожимает плечами.
– Ты преувеличиваешь свои достоинства. Я на полтора часа выйду, раздобуду какой-нибудь еды и транспорт. Развлекайся.
* * *
Новый Траминер Нимее нравится еще меньше, чем Старый. В Старом были чистые улицы и грязные окраины, куда стекались все бедняки, а теперь грязно было везде.
Простые люди потеряли работу, спекулянты поднялись и набивали карманы. Культурная жизнь Бовале сошла на нет. Кому нужны театры, если можно посмотреть, как шпана вынесла пару серебряных подсвечников и удирает от охранника?
Все нечистокровные используют магию к месту и не к месту, лишь бы ткнуть носом истинных, продемонстрировать способности, которыми те не обладают. Теперь вместо того, чтобы носить сумки, люди левитируют их по воздуху, что приводит к столкновениям пешеходов. Поэтому на земле валяются рассыпанные яблоки и побитые яйца, выпавшие из продуктовых корзин. В воздухе стоит смрад из-за высокой влажности в городе и слишком большого объема работ для дворников.
Теперь оборотни предпочитают передвигаться по городу в своем животном обличье, поэтому улицы похожи на один большой зоопарк. Остальные маги шугаются распоясавшихся фольетинцев и жалуются на них друг другу, ведь раньше такое поведение считалось выходящим за общепринятые нормы и даже опасным для общества. Простой человек не поймет, волк идет навстречу или девчонка, и угодит в беду, слишком поздно обнаружив дикого зверя. Оборотень же может сотворить зло, будучи животным, сбежать в лес и выйти оттуда человеком, оставшись безнаказанным.
Бовале поглотила анархия. Нимея вернулась сюда, как только заболел Энграм, и с первого же дня прибытия мечтала о его выздоровлении, чтобы покинуть это уже гиблое место. Она бы забрала Хардинов с собой, но Омала не желала покидать свой дом и бросать сидящего в тюрьме старшего сына.
Все закончится, и я их увезу. Энграма и Омалу.
Это все, о чем думала Нимея, морщась от жалкого вида разбитой и разоренной улицы Реббе, пересекающейся с такой же неприглядной центральной улицей Авильо.
Когда-то перекресток был главной площадью, но два с половиной года назад истинные, шутки ради, вырастили прямо под асфальтом маленькую милую рощицу, за одну ночь лишив половину города водоснабжения. Ремонтные работы идут до сих пор: площадь разрыта, организованы переходы, закрытые черепичной крышей, на домах поблизости видны строительные леса. Удивительно, как быстро люди привыкли к плачевному состоянию площади и просто забросили ее восстановление. В переходах появились ларьки, под строительными лесами начали ночевать бездомные.
Нока ныряет под обветшалый козырек лавки, где когда-то работала семья ее подруги, Лю Пьюран, и идет через разгромленное помещение к черному выходу. Так делают все, из разрушенного здания сделали короткий путь к рынку, чтобы не обходить всю центральную площадь.
Когда-то тут были чистые стеллажи, по которым мама Лю раскладывала свертки с дорогими тканями, а мистер Пьюран сидел в бархатном кресле у высокого окна и читал газету. В лавке всегда пахло чистотой: стиральным порошком и тем отчетливым ароматом глаженых вещей, что всегда делает атмосферу невероятно уютной. Сейчас кто-то растащил доски, в углу валяются никому не нужные тонкие прозрачные ткани – красота теперь не в моде, в моде тепло. Пахнет пылью и старьем.
