Совенок. Путь к трону. Пятая часть - Екатерина Александровна Боброва
Аль инстинктивно увернулся от призрачной морской птицы, и та с визгливым криком понеслась дальше.
В центре зала стояла большая напольная чаша, заполненная водой. По ее поверхности плавали иллюзорные кораблики, а на дне мелькали тени. Ульхи, — решил Аль.
— Молодец, что пришел, — обрадовался Цыбаки, — сейчас начнем.
К чаше подошел старший группы с кружкой в руке. Он зачерпнул из чаши, и Аль невольно сглотнул — он помнил тот горький вкус. Неужели они станут ее пить? А ведь ему тоже придется — проклятая дипломатия. Плохо быть младшим, если уронишь честь короны — старшие братья по очереди отчитывать станут.
— В этой воде слезы тех, кто всегда ждет нас на берегу, — голос такийца с каждым словом наливался торжественностью, — их отчаяние и надежда. Сила тех, кто видел взгляд бездны и выжил. Храбрость сражающихся с бурей. Радость победителей и боль побежденных. Я пью за то, чтобы вода всегда была в нас и рядом с нами, без нее мы не можем жить. За жизнь, за воду и ее верных детей ульхов!
— За жизнь! — хором откликнулись такийцы.
Старший опрокинул в себя содержимое кружки — Аля аж передернуло — довольно крякнул и отошел, освобождая место следующему.
Они сумасшедшие, — думал Аль, наблюдая, как такийцы выстраиваются в очередь к чаше, как предвкушающе блестят их глаза.
Точно сумасшедшие. И ведь по полной набирают.
Ему в руки сунули кружку, и Аль на негнущихся поплелся к чаше.
Тост был неплох и его следовало поддержать. Огонь, например, был схож с человеческим телом лишь теплом, вода же являлась его частью.
— За жизнь, — Аль черпнул кружкой, поднял, потряс, сбивая капли и храбро — проклиная свое согласие прийти на праздник — поднес к губам. Первый же глоток перехватил дыхание, ожег гортань, выбил слезы из глаз. Аль закашлялся. Нет, вода была соленой, но в четверть меньше, чем та, которую он пил из бутылки ночью, а еще она была крепкой, словно в нее влили приличное количество огневухи.
— Держи, брат, — Цыбаки протянул ему сочный плод.
Аль впился зубами в фрукт, стремясь погасить бушующий внутри огонь. Это что же такое они пьют⁈
— Вода с родины, да? — спросил с сарказмом, когда смог нормально дышать.
— Так иначе ее пить невозможно, гадость же, — не стал отрицать очевидного Цыбаки. И Аль ощутил острое желание ухватить лживого такийца за шею, да притопить в чаше — это сколько же выпивки они приготовили⁈ Неужели собираются за вечер осилить?
— Ты говорил, что ночью лишь воду тащили? — сузил глаза Аль. Внутри раздраженно всколыхнулся огонь.
— И не врал, — насупился Цыбаки, — выпивку мы с собой принесли, когда заселялись. Знали, что потом достать будет непросто, вот и подготовились.
— Вас же обы… проверяли, — недоверчиво вскинул брови Аль.
— Плохо искали, — ухмыльнулся Цыбаки, подмигнул, указывая на кружку: — Ты до конца пей, а то плохая примета воду ульхов оставлять. Еще обидятся.
Обиженный ульх — страшная угроза. Аль с сомнением посмотрел в кружку. Вода в ней была обманчиво привычной. Он выдохнул, задержал дыхание и влил в себя остаток. Горло полыхнуло, а потом в желудок точно углей насыпали. Аль зашипел, ловя воздух ртом. И как Второй с ними пьет?
— Закусывай, а то с непривычки поведет.
Аль поспешно запихнул в рот сочный плод рамтаны. В голове действительно зашумело, и Аль испугался, что до комнаты он сегодня не дойдет. Вот позорище будет, если свалится под каким-нибудь кустом.
— Ты молодец, — искренне улыбнулся Цыбаки, — вот я всем говорю, Шестой — свой парень на палубе.
И его в который раз похлопали по плечу. Потом обняли и повели знакомить с такийцами. В принципе, Аль знал их всех — Третий поделился досье — но без возражений хлопал по ладоням, улыбался и кивал. Огонь из желудка расползался по венам, отдаваясь в голове странной смесью расслабленности, доверия и веселья.
Такийцы подходили к чаше по второму, третьему разу. Голоса становились все громче, смех вспыхивал то там, то тут, перерастая в гогот. Кто первый запел, Аль не понял. Песню тут же подхватили, выстраиваясь в круг: руки на плечах, ноги притоптывают в такт. Зазвучали аккорды — кто-то взял в руки струнный инструмент, следом вступили барабаны, и народ активнее пошел по кругу.
Аля, ухватив в две руки, втащили в линию. Слов песни Шестой не знал, а потому, уловив нехитрый ритм движений, танцевал, потом начал подпевать. Такийцы душевно, со всей отдачей пели о море, волнах, свободе, парусах, силе бури и, конечно, о любви.
Временами кто-то не выдерживал — по двое, по трое врывались в круг безудержным танцем, высоко выбрасывая ноги, подпрыгивая и кружась волчком.
— А ты все-таки давай на учебу к нам, — проговорил Цыбаки, когда они отдыхали. — Вот у тебя с водой как?
— По-разному, — ушел от прямого ответа Аль.
Такиец понимающе ухмыльнулся. От него дико пахло алкоголем — кружек пять не меньше подсчитал Аль — но он все еще твердо стоял на ногах.
— Вода огонь не любит, так что просто у тебя с ней не будет, но ты не пытайся ее покорить, поддайся. Женщинам, кстати, проще. Беременных она особенно чтит. Тем много чего можно от нее получить. Да и вообще, слабым любит помогать. Ты с ней нежно, как с любимой девушкой, и она ответит.
Аль нахмурился. С такого ракурса о водной стихии он не думал. Пытался силой ее приручить, как огонь, а надо было любовью…
— Еще скажи, мне ей цветы дарить? — недоверчиво качнул головой Аль. В голову лезли всякие глупости. Вот он на берегу океана с цветами и коробкой конфет, а из воды выходит дева, почему-то полностью обнаженная, и взгляд такой знакомый… Как у Майры.
— Мы часто оставляем приношения на берегу, — пожал плечами Цыбаки.
