Иная. Песнь Хаоса - Мария Токарева
– Мама-мама, что с тобой? – обхватили ее с двух сторон ее близняшки.
– Ничего, родные, ничего. Вас со мной не разлучат, никогда не разлучат.
Ее слова изранили хуже любых угроз, Котя только стояла возле своей матери, поддерживая ее и не позволяя упасть. Мать же, словно ища защиты, вдруг уткнулась дочери в живот. Так делала Котя, когда была еще совсем маленькой. Она помнила, как пряталась в складках сарафана матери в день, когда по реке уносился большой корабль с косыми парусами. Его провожали с холма всей деревней, и селян окутывала глубокая печаль. Тогда-то и окаменело сердце матери, она еще заставила отойти от себя, холодно бросив: «Не делай больше так, Котена, ты уже большая».
И вот теперь она сама так же устало прятала лицо; в тот миг показалось, словно Котена переросла собственную мать, сделалась сильнее нее. Давящий на сердце страх улегся: ради матери предстояло быть сильной какое-то время. А его оставалось все меньше и меньше…
– Одна ты у меня, всегда будешь одной-единственной, – выдохнула мать, пока Котя исступленно гладила ее по волосам.
– Давай посмотрим, что там, – предложила Котена, приникая вскоре к оконцу.
На дворе уже стоял отчим, а перед ним застыли, словно три изваяния, всё те же сваты в богатой одежде. Старшая жена тем временем выбежала к воротам и с приторной натянутой улыбкой шутливо начала:
– Ай, добрые люди, и с чем же вы пожаловали!
Она смеялась хрипом вороны, голос ее сел. Кажется, она боялась много больше оставшихся в избе. Обычно после таких слов следовал долгий веселый выкуп невесты, песни, хороводы. Свадьбы играли весной-летом, но даже если случались зимние, то никто не отказывался от веселья, слишком редкого в монотонной крестьянской жизни. Но сваты же лишь ответили холодно:
– Невесту ждем.
Трое, они будто сливались в единое существо и напоминали многоголового змея: совершенно разные, но одинаково зловещие. Двое молодых, третий постарше. К широким кожаным поясам у них крепились короткие мечи, но они не напоминали дружинников князя.
Котя слышала о странствующих удальцах, которые за звонкую монету продавали свое искусство владения оружием. Обычно каждого такого воина сопровождала невеселая темная история, которую он никому не рассказывал. Котя устрашилась, что именно с такими людьми ей придется проделать путь через лес в санях. Ей, одной. И только ей. Реальность навалилась и оглушила – все творилось взаправду и без ее участия, сколько бы она ни убеждала себя в какой-то силе. Она – тростник против трех мужчин с оружием.
– И какую же невесту? Нет у нас невесты, – всплеснула руками старшая жена, все еще продолжая начатую игру.
Все-таки она привыкла к традициям их деревни, по которым полагалось сначала вывести наряженную козочку или поросенка, подшучивая над сватами. Потом получить от них «выкуп», но и второй раз «обмануть», показывая обряженную в лучший сарафан маленькую девочку в качестве невесты. Обычно эту роль с великой охотой исполняли младшие сестренки или какие-нибудь родственницы. И уж только на третий раз выводили саму невесту. Так сваты отдавали дополнительные подношения друзьям невесты и семье.
«Надо же, как старается ради меня. Ах да, соседи же смотрят», – подумала Котя.
Жители селения и правда покидали свои избы, их не останавливал даже трескучий мороз. Они с интересом подступали ко двору, разглядывая богатые сани. Но, кажется, не понимали, присоединяться ли им к обряду выкупа или не стоит. Вскоре почти вся деревня во главе со старейшиной просто обступила молчаливым полукругом их двор. И выглядело это жутковато: будто пришли судить всем миром и расправляться с лиходеем каким.
Сваты же на глазах у всех резко осадили дребезжащее пение старшей жены, кажется, лишив ее дара речи резким восклицанием.
– Так, старуха, не нужны нам ваши игры, – топнул ногой один.
– Чарку зеленого вина ты нам поднесла – на том благодарим, – небрежно отмахнулся другой.
– А больше времени у нас нет, смеркается скоро, путь через лес неблизкий, – хмуро заметил третий, наверное, самый старший.
– Веди уже ее, – взмолился отчим, прячась за спину жены.
«Вот и все… Листопадная осень, богатая», – оборвалось что-то в сердце у Коти. Она поняла, что еще не одета, и собирала ее по нелепому совпадению средняя жена, торопливо наматывая платок и помогая как можно скорее надеть тяжелый тулуп. Мать же тоже оживилась, хотя еще пошатывалась. В избу, впуская из сеней холод, влетела старшая жена, отозвавшись с порога и как будто загребая руками:
– Ох, выводите. Всё, змеюка, у тебя, оказывается, сундук приданого был, от старейшины принесли, в сани уже погрузили. Да подарок, подарок-то свой не забудь! Быстро-быстро!
Котя торопливо схватила со стола гребень в шкатулке, заметалась по избе, рассматривая, что еще взять. Зачем-то сунула за пазуху свой девичий венчик. Но в тот миг ей вдруг почудился неизменный зов, вещица как будто сама приказала не оставлять ее. Иных забытых вещей у Коти не обнаружилось.
– Кровинка моя, – только залилась слезами мать на лавке, когда старшая жена буквально выпихнула Котю наружу через сени.
Щеки тут же схватил мороз, кажется, выдался самый холодный день зимы.
– Вот и невестушка наша, – пропела старшая жена, показывая застывшую Котю.
Сваты оказались высоченными мужиками, они окружили с трех сторон, как три раскидистых дуба. Их обветренные лица покрывали шрамы. У одного он рассекал бровь, у второго длинной бороздой проходил вдоль щеки. Третий же щеголял перебитым носом. Они не напоминали ни крестьян, ни честных слуг торгового гостя. Хотелось верить, что, возможно, для опасной дороги через лес жених специально прислал обученных людей, воинов. Они оценивающе разглядывали Котену со всех сторон, да так, что в слоях теплой одежды она ощутила себя совершенно нагой.
– Поехали, садись в сани, – вскоре скомандовал ей старший из воинов.
– Хороша дюже, – довольно ухмыльнулся один из сватов, тот, что помоложе. – Хозяин будет доволен.
«Хозяин… Хозяин», – отметила про себя Котя, торопливо натягивая рукавицы. Не родственники и не друзья приехали за ней, а верные слуги – наемные воины. Слишком уж много страшных выдумок и песен вдруг сделались настоящим для Коти. А достаточно оказалось малого! Только в песнях герои обычно платили кровью за свои ошибки, а не за чужие.
– Чего встала? Али замороженная? – рявкнул на нее один из сватов, самый старший, самый угрюмый.
Из-под его черных кустистых бровей сверкали недобрые глаза, шальные и дикие.
