Змейка и крылья ночи - Карисса Бродбент
– По-моему, все здесь думают примерно то же самое и о тебе.
Он не ошибался.
Нас окутало густое облако аромата сирени.
– Вот вы где, сир. Исчезли куда-то. Я начала беспокоиться!
Мы с Винсентом обернулись. К нам подошла Джесмин, аккуратно забросив волну гладких пепельно-каштановых волос на голое плечо. Простое по крою пурпурное платье подчеркивало ее пышные формы. В отличие от большинства присутствующих хиажей, она оставила свои грифельно-серые крылья на виду. Платье ныряло по спине вниз глубоким вырезом, и они оказывались обрамлены живописными алыми складками. Декольте нескромно обнажало ложбинку груди и не скрывало неровный белый шрам посередине грудины.
Джесмин не стеснялась демонстрировать ни одно, ни другое – ни ложбинку, ни шрам. И я бы ее осуждать не стала. Ложбинка и впрямь была впечатляющей, а шрам… ходили слухи, что Джесмин осталась в живых после наказания колом. Произошло бы такое со мной, я бы эту отметину каждый день выставляла напоказ.
У Винсента дернулся уголок рта.
– Работа никогда не кончается. Как вы знаете.
Джесмин подняла темно-красный бокал и промурлыкала:
– Еще как знаю.
Ох ты ж разрази меня солнце.
Я бы не смогла ответить, как отношусь к недавно назначенной главе охраны Винсента. Женщины в Доме Ночи редко добивались такого ранга. За последнюю тысячу лет на этой должности служили всего три женщины – и потому я не могла не уважать Джесмин. Но меня всю жизнь учили никому не доверять. Предыдущий начальник охраны Винсента находился на посту двести лет. Это был неопрятный, покрытый шрамами мужчина по имени Тион. Он мне не нравился, но я знала, что он предан Винсенту. Но когда Тион заболел и умер, при выборе его преемника выбор как само собой разумеющееся пал на его первую подчиненную, Джесмин. Я ничего против не имела, но я ее не знала и, естественно, не доверяла ей.
Может, я просто охраняла свою территорию. Кажется, она нравилась Винсенту.
– Выглядишь чудесно, – наклонившись к Джесмин, тихо сказал он.
Очевидно, и правда нравилась.
У меня невольно вырвалась скептическая усмешка. Джесмин услышала этот звук, и взгляд ее аметистовых глаз устремился на меня. Она появилась тут недавно и взирала на меня скорее с откровенным любопытством, чем с накопившимся раздражением, как остальные члены крохотного внутреннего круга Винсента.
Ее взгляд медленно двигался вверх по моему телу, оценивая очертания и гладкость кожи, вычитывая каждую черточку моего лица. Если бы я не была убеждена в обратном, я бы решила, что ей движет похоть. Что было бы… в общем, даже лестно, если бы так часто не предвосхищало попытку атаковать мое горло.
– Добрый вечер, Орайя.
– Привет, Джесмин.
У нее раздулись ноздри – на короткий миг, но я сразу это заметила и сделала шаг назад. Моя рука потянулась к кинжалу. Винсент тоже это заметил и немного подвинулся, чтобы оказаться между мной и Джесмин.
– Дайте мне последние данные по Дому Крови, – обратился он к ней, быстрым взглядом приказав мне уйти.
Я медленно прошла к двери, прочь от остальной толпы.
На таком расстоянии от гостей дышать мне стало немного легче. Почти.
Когда ты юн, страх обессиливает. Его присутствие туманит ум и чувства. Сейчас я пребывала в состоянии испуга так долго, так беспрерывно, что он превратился в одну из функций организма, которые можно регулировать: как пульс, дыхание, пот, мышечное напряжение. С годами я научилась отделять физическую составляющую страха от эмоций.
Я прислонилась к косяку, наблюдая за гостями и чувствуя горечь ревности. Особенно я следила за теми, кого Винсент показал мне как участников Кеджари. За исключением Ибрихима, который тихо сидел за столом, большинство казались беззаботными и танцевали, пили, флиртовали напропалую. Когда наступит рассвет, заснут ли они, переплетясь телами с двумя-тремя партнерами, будут ли крепко спать, ни на секунду не задумавшись, как долго им остается жить, а потом снова проснутся?
Или они наконец узнают, что означает лежать без сна и пялиться в потолок, чувствуя прикосновение сеющей смерть богини?
Мой взгляд перенесся в противоположный конец зала.
Фигура там была настолько неподвижна, что я с трудом ее заметила. Но что-то странное в ней заставило меня остановиться, хотя я не сразу осознала почему. Понаблюдав несколько секунд, я поняла, что насторожило меня не что-то одно, а целое скопление мелочей.
Он стоял ко мне спиной, далеко за пределами вакханалии танцпола, и всматривался в одну из многочисленных картин, украшавших стену. На таком расстоянии подробностей было не разглядеть, но эту картину я знала хорошо. Она была самая маленькая в зале, узкий длинный холст, – усеянная звездами синяя полоса в верхней части, постепенно темнеющая в бордовую. Картина изображала одинокую фигуру: ришанского вампира, который, падая, застыл в середине рамы, на полпути к смерти. Расправленные крылья с темным оперением почти полностью прикрывали его обнаженное тело, за исключением руки, в отчаянии протянутой к чему-то такому, что видел он, но не видели мы.
После возвышения хиажей в замке оставалось лишь несколько образцов ришанского искусства. Большинство либо уничтожили, либо закрасили изображением вампиров-хиажей. Не знаю, почему уцелела эта картина. Может быть, сочли, что ее стоит сохранить, поскольку она изображала ришанина обреченного, который был низвергнут в пучины ада, хотя и тянулся к небу.
На эту работу редко обращали внимание, по сравнению с величественными эпическими полотнами вокруг нее – на тему кровавой расправы или триумфальной победы. Эта была тихая. Печальная. Когда я впервые увидела ее, еще ребенком, у меня больно сжалось в груди. Я знала, что значит быть беспомощной. И этот одинокий поверженный ришанин, поддерживаемый крыльями, которые не смогут взлететь, тянулся к спасителю, не желавшему прийти к нему на помощь… Единственное на моей памяти свидетельство того, что и вампиры понимают, каково это – быть уязвимым.
Может быть, потому фигура незнакомца меня и заинтриговала: он смотрел именно на эту картину, чего никто никогда не делал. Он был высок – выше большинства вампиров – и широк в плечах. Одет в темно-фиолетовый камзол, скроенный по фигуре, а вокруг талии повязан бронзового цвета пояс. Все это тоже было несколько нарочито. Стиль напоминал яркие шелка, которые носили остальные ночерожденные, но покрой был резкий, контраст слишком заметный. Его темно-красные – почти черные – волосы ниспадали на плечи непослушными волнами. Необычная длина. Ни длинные, ни коротко стриженные волосы при дворе Дома Ночи не одобрялись.
Мне хватило бы пальцев одной руки посчитать число ночерожденных вампиров из-за пределов Сивринажа, которых я встречала. Может быть, в дальних пределах королевства мода иная. И тем не
