Единственное желание. Книга 5 - Надежда Черпинская
— И я тебя люблю!
Эливерт прижал её снова к сердцу, погладил по волосам.
— П-а-а-а-п, — раздалось в тишине утра, — а ты поедешь их искать? Тех, кто маму убил, да?
Рука Ворона замерла на миг, потом снова скользнула по её растрёпанным косичкам.
— Да, цыплёнок.
Она обняла его ещё крепче, шепнула, прижавшись мокрой от слёз щекой.
— Ты только обязательно их найди, папка!
Эливерт склонился, целуя её в тёмную макушку.
— И убей! — тихо выдохнула дочка и судорожно всхлипнула.
4 Возвращение
Дай мне проститься с тем,
Что не вернёшь,
С тем, что нельзя себе оставить.
Воткнув в тускнеющую память,
Последнего мгновенья нож.
Дельфин (Андрей Лысиков)
— Это ж только гляньте, кого принесло! Блудный Ворон собственной персоной в гнёздышко родное вертался.
Фрейя стояла на тропе, подбоченившись, так что объехать её не представлялось возможным, хоть она и была на редкость худосочной. Она дождалась, пока Эливерт неторопливо спрыгнул с лошади, с интересом разглядывая оставшуюся в седле девочку.
— Да ещё и не один, а с птенцом! — хмыкнула предводительница лэрианорской вольницы. — Здорово, красотка! Хоть погляжу, наконец, кто у меня атамана увёл…
— Здравствуй, Фрейя! Храни тебя Мать Мира!
Разбойница обняла вифрийца за плечи, похлопала по спине так по-приятельски, небрежно и совершенно по-мужски. Женственность и нежность явно были не самыми сильными её чертами.
В росте она не уступала Ворону, а прямой, угловатой, плоской фигурой походила скорее на юношу. Жидкие русые волосы местами тронула седина. Тёмные глаза и смуглое узкое лицо безошибочно указывали на примесь северной крови. Длинный прямой нос женщину тоже не красил. Как и сильно запущенные зубы.
Далеко не красавица, но всё-таки в ней было что-то неизменно располагающее к себе людей. Какая-то удивительная внутренняя сила и простота…
— Добро пожаловать домой, брат! — сказала она и снова бросила взгляд на девочку: — И тебе, птенец! Тебя как звать?
— Граю, — ответила малышка. — Удачи вашему дому, эрра Фрейя!
— Ишь ты, уже научил! — захохотала женщина. — Хорошо, что ты приехала к нам, Граю. Надеюсь, задержишься в Вольном лесу. Будет с кем моей Бретте играть… А то детишек у нас тут негусто. Она хоть и постарше тебя, но, чай, поладите. Дочь атамана и дочь атаманши.
Они неспешно шли рядом по лесной тропе. Эл вёл лошадь в поводу. Граю с высоты седла с любопытством оглядывала окрестности.
— Про беду твою мне уже доложили, брат, — не глядя на него, негромко заговорила Фрейя. — Печальные вести завсегда живо долетают. Держись, атаман! Жалеть не стану. В жопу все эти соболезнования! Знаешь, девять лет уже прошло, как Янса моего нет… А по сей день перед глазами та проклятая виселица стоит, на которой его вздёрнули. Ни хрена время не лечит… И не верь тем, кто так говорит! Кто это мелет, тот сам никого не хоронил. Коли я б тогда Бретту под сердцем не носила, руки бы наложила на себя. А так вот видишь — живу… И ты жить будешь.
Она обернулась на маленькую наездницу.
— Ради них всё! Хоть волком вой, а живи! Кроме нас-то, кому они нужны, горемычные…
Эл ничего не ответил, только кивнул согласно.
— Красивая у тебя дочка, ладная! Вырастет — отбоя от женихов не будет, — улыбнулась щербатым ртом Фрейя.
— Да уже хватает, хоть мала ещё, — усмехнулся Эливерт, и впервые в лице его промелькнуло что-то живое, привычное. — Вернее, так было…
— Ничего, тут ей тоже хорошо будет, привольно. Ты насовсем в Лэрианор али как? А то, может, обратно вернёшься? — осклабилась Фрейя. — Я даже подвинусь ради такого дела. Тебе, атаман, место уступить не западло…
— Нет, дорогая, благодарствую! Давай уж как-нибудь сама… — хмыкнул Эливерт. — Я своё отверховодил.
— Зря, брат! Ребятки тебя всегда только добрым словом поминают…
— Ну, повидать всех я тоже рад буду, а обратно в вольницу — нет. Уж не серчай!
— Как знаешь, Ворон, — пожала плечами атаманша Лэрианора. — Одно скажу — верно ты сделал, что сюда приехал. Родная земля она завсегда сердце лечит.
— Родная земля? — невесело ухмыльнулся Эливерт. — Фрейя — мы же с тобой из Вифрии…
— Ну, так-то да… — разбойница снова улыбнулась широко, не смущаясь, что зубов у неё осталась ровно половина. — Но ведь прикипели уже к Лэрианору. Али не так? Ну, скажи, разве ты Вольный лес за дом не считаешь?
— Лэрианор я люблю, — кивнул Ворон. — Этот лес мне всегда другом был. Вот, дочь всё хотел сюда привезти. А вышло только теперь…
— Атаман, а может тебе в Вифрию податься? — неожиданно выдала Фрейя.
— Зачем это? — нахмурился Эл.
— Да затем! Говорю же, родная земля… Отдашь ей горе своё, жить легче будет. Неужто на родину вернуться никогда не тянет?
Эливерт плечами пожал.
— Да раньше опасно было… Вздёрнули бы враз. Теперь, вроде, и можно — я же нынче честный эрр Элиол, и бумаги нужные имею. Да и связи у меня там есть… С самим королём Кристайлом лично знаком, сечёшь? Мне просто это даже в голову не приходило, пока в Сальваре жил, пока…
— Сколько ты уже на родине не был, Ворон? Лет десять?
Эл поднял глаза к небу, подсчитывая.
— Куда там! За дюжину перевалило…
— Вот, самое время, — хмыкнула Фрейя. — Слушай мудрую тётку — ехай домой, тем и сердце своё успокоишь! Но сперва тут погости, конечно…
— Не могу я в Вифрию ехать, — вздохнул Ворон. — Дела у меня есть. Неотложные.
Фрейя обернулась на Граю и заговорила чуть тише:
— Дела твои мы и без тебя уладим. Ты не думай, такое им с рук не спустят! Я своим ребяткам уже наставления раздала. И Ялиол нынче весь на ушах стоит. Ферлаад велел этих выродков хоть из-под земли достать. Ты не боись, никуда они не денутся — сыщем!
— Сам найду, — холодно откликнулся вифриец. — Это касается только меня.
— Нет, Ворон, не только! — покачала головой Фрейя. — Тут всю вольницу зацепили. Есть законы, которые никто нарушать не смеет. А эти гниды против них пошли. Оттого, что нынче ты не при делах, ты братом нам быть не перестал. И если какая-то падла думает, что может на брата моего руку поднять, и ей это сойдёт, то эта падла скоро сильно о том пожалеет! А тут ведь даже не на тебя… На бабу беспомощную, на ребятёнка малолетнего! Как этих сволочей проклятых земля носит? Нет, брат Ворон, эдакие гниды честь вольницы пятнают. Не хрен таким поганцам небо коптить! Им одно теперь светит — смерть позорная…
— Фрейя, это моё дело, — снова повторил Эливерт бесцветным голосом.
— А ты не выпендривайся,
