Узник зеркала (СИ) - Муратова
Оливия не получила светского образования и язык музыки был ей не знаком, зато язык эмоций она понимала. Ведь что есть мелодия, как не голос души? В игре лорда Колдблада было что-то протяжное и неуловимое, какая-то идея, протянувшая через всю вереницу аккордов, как тонкая нить, на которую нанизывались жемчужины. Оливия напряглась, пытаясь зацепить ее, но та дразнила недосягаемой близостью, как стрекоза, трещавшая под рукой и не дававшая себя поймать. Оливия чувствовала, как ее руки покрываются гусиной кожей. Эта музыка сводила ее с ума. Эфемерная, как воспоминание или запах из детства, она проникала в поры ее кожи и оставалась внутри. Это была холодная музыка. Но прекрасная. И она будоражила ее так, как не будоражили книжные слова.
И внезапно Оливии стало страшно, что она оказалась невольной свидетельницей происходящего. Раньше она так жаждала проникнуть в душу Колдблада, чтобы с ученой дотошностью исследовать ее, но сейчас, когда его душа была так неестественно, так страдальчески обнажена, ей стало стыдно, как будто она спряталась за портьерой и подслушала его секреты. Опомнившись, Оливия сделала шаг назад и бесшумно стала подниматься вверх по лестнице. Она вернулась в свою комнату, крепко закрыла дверь и приложилась к ней спиной. А музыка еще продолжала звучать.
========== Глава 4 ==========
Здравствуй, Хэлли!
Как твои дела, птичка? Надеюсь, ты не кинулась в омут головой вслед за мной и не приняла предложение мистера Хамфри? Не советую тебе этого делать: во-первых, он вдовец, во-вторых, жлоб. Я тебе это уже говорила, но ты ведь из тех, кому нужно повторять дважды. Я не обидела тебя своей прямотой? Разрешаю в отместку сострить на тему моего положения (но не переусердствуй, иначе так и не узнаешь секретов Того-Кто-Живет-на-Холме, а я знаю, ты душу готова продать за чужие секреты!).
Прошло всего полдня моей новой жизни (не считая времени, затраченного на дорогу, что, учитывая мою ненависть к ожиданию, жизнью назвать нельзя), а мне уже кажется, что я в Колдфилде целую вечность. Мурашки по коже от этого места! Ночью сквозняки воют здесь похлеще волков и так холодно, что мне повезет, если я не подхвачу простуду. А днем мрачно, как в мертвецкой. У меня крепкие нервы, но, когда идешь по коридорам, того и ждешь, что кто-то выскочит из-за угла и тебя схватит. Сегодня я всю ночь не спала (старые кошмары… это невыносимо, я никогда не), и пару раз мне казалось, что я слышала чьи-то стоны. Это был, разумеется, ветер, но не так-то легко убедить в этом воображение.
Родители наверняка зачитали письмо им вслух, поэтому ты уже, конечно, знаешь, что здесь у меня есть своя горничная по имени Кларенс (типичное имя для старой девы). Она умеет красиво заплетать волосы и поджимать губы так, что они становятся похожи на репейник. Я надеялась узнать у нее последние сплетни, но то ли она предана графу, то ли ей хорошо платят за молчание — светская беседа не задалась. Да, она-таки сказала, что всех слуг наняли ровно пять лет назад, а о том, что стало с предыдущими, история умалчивает. Как тебе такой поворот?
Еще здесь есть больной мальчик по имени Себастьян, которого Колдблад, по его словам, «нашел младенцем и приютил», подарив ему свою фамилию и перспективы на будущее. Плохо скомпонованная выдумка. Наверняка, Себастьян — это его побочный сынок от какой-нибудь недалекой кухарки, которого Колдблад совсем не горит желанием опекать. Может быть, я цинична, только меньше всего граф похож на благодетеля, и его мотивы мне не ясны. Точно так же, как и мотивы в отношении меня. Пока на меня обращают внимания не больше, чем на предмет интерьера. Не то чтобы я жаловалась, но я ожидала по меньшей мере заботы (если уж не преклонения), а получила лишь связку ключей от всех дверей. То есть почти от всех дверей: от всех кроме двух! Еще одна загадка!
Все, птичка, силы мои на исходе: длинные письма всегда меня утомляли. Все остальное ты уже знаешь из письма родителям, мне нет нужды повторяться.
С любовью,
Лив.
P.S. Представляешь, граф категорически отказывается называть меня именем «Лив». «Короткое и невразумительное» оно, видите ли. Конечно, ведь куда лучше звать меня пуританским «дорогая» или претенциозным «Оливия»! Я просто в бешенстве!
P.P.S. Не вздумай выходить за Хамфри!
Когда на следующее утро Оливия спускалась вниз к завтраку, ее внимание привлекли приглушенные голоса, доносившиеся из бокового коридора. Узнав в переговаривающихся Колдблада и Кату, Оливия невольно замедлила шаг и прислушалась.
— …Д-да, милорд, да, я понимаю. Это не ваша вина… Но ведь даже в случае ипохондрии, симптомы вполне реальны…
— Во-первых, вы явно запутались в дефинициях и противоречите сами себе. Во-вторых, я не понимаю, почему вы сочли необходимым вовлекать меня в ваши обязанности.
— Но, милорд, ведь вас тоже волнует благополучие мальчика! Он совсем слаб… буквально угасает на глазах! И хотя мы исправно следуем советам доктора, лучше ему не становится.
— Ката, не злоупотребляйте моим терпением. Если вас не затруднит, объясните, каких конкретно действий вы от меня ждете.
— Ох… Простите, милорд, мне так стыдно обращать на это ваше внимание… Простите меня за вольность, но не могли бы вы быть чуть-чуть теплее к нему? Все, что бы он ни делал, он делает лишь для того, чтобы добиться вашего внимания. Помните, как он всерьез увлекся рисованием после того, как вы похвалили его рисунок? Захотел играть на фортепиано лишь потому, что вы играете…
— И по-вашему, его болезнь объясняется нехваткой одобрения с моей стороны? — спокойно спросил граф, но даже за стенкой Оливия почувствовала холодный сарказм, которым дышало каждое слово.
— Нет, милорд, я не это хотела сказать… Просто больные выздоравливают, когда их заставляют почувствовать себя счастливыми. А Себастьян был бы рад, проведи вы с ним
