Елена Минькина - Утро бабочки
Наконец-то все было готово к отъезду. За Коляном пришла машина «скорой помощи». Егор Петрович организовал и это. Он мешался у всех под ногами. Бесперывно целовал Аллочке руки и даже прослезился. Хватался за коробки, таскал их к «скорой».
Маринку же не провожал никто. Родители не разрешали своим детям дружить с ней, потому что она была из неблагополучной семьи. Поэтому и уезжала она с легким сердцем. Ничего ее здесь не держало.
Женщины были очень рады отъезду Клавочки. Она все-таки сделала свой выбор в пользу одного мужчины. Женщины благодарили за это Аллочку, но не вслух, а про себя. Практически каждая делила своего мужчину с Клавочкой, но признаться в этом вслух никто не решался.
Это было первое в жизни Маринки путешествие. Ей всегда так хотелось прокатиться на поезде. Осенью, когда дети приходили в школу после каникул, писали сочинение на тему: «Как я провел лето», Маринке было хуже всех. Писать решительно было не о чем. Она списывала у детей их истории про бабушек и дедушек, про их деревни, про то, как они проводили с ними время. Теперь все это начинает сбываться, хоть что-то хорошее стало происходить в ее жизни.
Поезд до их поселка тащился трое суток. Такой счастливой Маринка не была никогда. Хотя за окном были в основном леса, но иногда поезд заходил и в города. А на одной станции он простоял целых два часа. Вокзал был в центре этого небольшого городка. Отец приобрел ей в местном «Детском мире» новую школьную форму и даже белый фартук. А пионерский галстук теперь у нее шелковый. На ноги купили замечательные белые туфельки, жалко, что одеть их сейчас было нельзя — ведь не лето еще. Она так давно мечтала о таких. У нее даже живот от таких радостных переживаний заболел. Дед тут же пришел ей на помощь — заварил свой вкусный травяной чай.
Между тем их купе превратилось в лечебницу. Люди шли и шли. Маринка с отцом и Клавочкой сидели у проводника, пока Аллочка вела прием. Просто удивительно, как люди находили ее! Даже проводник ни слова не сказал на то, что и он испытывает какое-то неудобство — делит купе с незнакомыми людьми. Прием заканчивался поздно вечером. Николай все время спал. Все удивлялись — он превращался в очень симпатичного мужчину. Клавочка, как натура очень любвеобильная, просто умирала, глядя на своего Николашу. Еще месяц назад она на него даже бы и не взглянула.
Наконец-то рано утром поезд пришел на стацию с красивым названием «Лесная». Там их встречал мужичок на лошадке, запряженной огромными санями. Отец с дедом вынесли Коляна, уложили его на сани, на оставшееся место загрузили вещи. Маринку и Клавдию посадили сверху, прямо на вещи и вся компания тронулась в путь.
— Приедем только вечером, дорога — предупредил дед. Деревня наша называется Дальняя, после нее все сплошь леса, глухие места, сказочные.
Все радовались, шутили, только Аллочка была мрачнее тучи. Мужичка, который их встречал, звали Иван Никифорович. Он и подтвердил, что волнение Аллочки не напрасное.
— Да, пока табя не было, она оторвалась. У Натахи муж погиб, все думают, что не без помочи Полины. Помнишь, сколька она на яе зуб точила? Серафиме ребенка вытравила, яе с кровотечением увезли, матку пришлось удалить, но Серафима на Полину показаний не дала: боится. Бабы наши все попереругались, мужики прямо с ума сошли — Содом и Гоморру устроили. Но самое главное — Настюха пропала.
Отец остановился в ужасе:
— Моя Настя?
— Да, была унесена в лес, кем — мы не знаем. Ужо неделю нет. На работе ишут, милиция из района вчерась приезжала, но в лес искать идти нихто не хочет. Там хто-то бродит, девки сами видали: то ли зверь, то ли человек, и рыдание слыхали у дальних болот.
— Чувствовала я, что эта паршивка устроит что-нибудь. Вась, ты раньше времени не хнычь, Настя жива, я чувствую это, но она в беде. Как это случилось?
— А никто и не знает, как. Вы же знаете, ее хата крайняя к лесу. В ту ночь собаки так сильно выли. Мы уже думали, что волк к деревне подошел. Утром на работу Настена не пришла, пошли за ней в хату, а там все перевернуто, следы борьбы видны, шерсть какая-то, вот и пришли к выводу, что ее украло это чудо-юдо.
Первый раз в жизни Маринка видела, как плакал отец — крупные слезы капали ему на куртку, а он даже не стеснялся их.
— Я тебя успокаивать больше не буду, или раскиснешь, и тогда все пропало, или бороться будешь, мне помогать, иначе грош тебе цена, если к жизни тяги нет, больше помогать тебе не буду, можешь опять падать туда, где ты уже побывал.
Слова Аллочка бросала резко. Видно было, что разозлилась она очень. Маринка видела, что Аллочка не знает пока выхода, не понимает, что произошло с Настей, а это на нее было не похоже. Маринка уже привыкла, что Аллочка может решить все. До вечера никто не проронил ни слова. Радоваться компания прекратила. Правда, Маринка все же радовалась, но потихоньку от всех. Ну, кто такая эта Настя? Она ее не знает, Маринка не хотела больше тревожиться. А под скрип саней она тихонько уснула, как потом оказалось, до утра.
Проснулась она у деда в доме. Дом был большой, светлый, как тогда называли — пятистенок. Он был украшен заботливой женской рукой всякими вязаными салфеточками, с замечательными узорами, какие может сделать только любящая женщина. Стол застелен кружевной белой скатертью, покрывала на кроватях были тоже кружевные, вязаные. Окошки украшены веселыми занавесками в зеленый горошек. На окнах стояли желтенькие горшочки с замечательно цветущей геранью, рядом с которой Маринка увидела небольшую корзинку с неоконченным вязанием, догадалась — бабушкина.
Маринка лежала на широкой печке, которая занимала в доме самое центральное место. Печка тоже была чистенькая, беленькая и вся расписана желтенькими цветочками, под цвет горшочков, которые стояли на подоконниках. В центральном углу дома Маринка увидела очень старинные иконы. Нарисованы они были не на картоне, а на настоящем дереве. На нее пристально смотрели красивые глаза Бога. Она отвела от него взгляд, смотреть на него ей было отчего-то неловко. Солнце отчаянно светило в окошки и от этого дом казался праздничным. Но дед выглядел встревоженным.
— Дед, а где папка?
— А, проснулась, ну, айда сюды, давай кушать.
— Дед, ты чего меня не слышишь? — Маринка начала сердиться.
А дед развел руками:
— Я ничаво не знаю, Маринка, только чую беду огромную.
— Это ты правильно чуешь.
На пороге стояла Аллочка. Выглядела она очень плохо — черты ее лица заострились, черные круги пролегли под глазами, выделилась каждая морщинка, и глаза больше не лучились тем приятным светом, который отличал Аллочку от остальных людей.
— Я еле утра дождалась, дело — дрянь, Матвеич, — книга пропала.
