Перворожденный - Татьяна Владимировна Солодкова
— Можете, — уверенно разрешила Катрина, будто и не колебалась.
Улыбка пленника стала еще более насмешливой, словно ее переживания не были для него тайной.
Решив, что знакомство состоялось, Катрина задала главный вопрос:
— Как они сумели надеть их на вас?
Нэйтан проследил за ее взглядом, посмотрел на браслеты. Вид у него был такой, будто он совсем о них забыл или увидел впервые.
— Я сам их надел. — Катрина нахмурилась, и тот пояснил: — Эрик попросил, и я надел это, — пленник постучал тонким пальцем по металлу, — а потом спустился сюда.
— То есть без применения силы? — Она не верила своим ушам.
Нэйтан снова улыбнулся.
— Вы ведь видите, замок стоит на месте. Значит, я не применял силу.
Тогда зачем? Если он виновен в заговоре, его ждет казнь. Кто в здравом уме сдается, если есть возможность бежать? Раскаялся? Или все же невиновен?
— Почему я не могу вас читать? — Катрина перешла к делу, понимая, что с нее достаточно предположений.
Те несколько минут, что они говорили, она отчаянно пыталась пробиться к его сознанию, но так ничего и не почувствовала. У него стоял блок, который нельзя было обойти. Все равно что огромные тяжелые ворота, запертые с обратной стороны: не перелететь, не обойти, не взломать замок. Выход один — таран. Вот только Катрина знала, что в этом случае «воротам» конец.
— Я вас блокирую, — честно ответил пленник.
— Как? У вас нет магии.
— Научить? — проигнорировал он ее вопрос. — Магия для этого не требуется, амулеты тоже.
Катрина поежилась, уже не зная, от холода или от общества этого мужчины, и все же надела плащ.
— Может, позже, — пробормотала, завязывая шнурок у горла.
Нэйтан улыбнулся. На этот раз не издевательски. Надо же…
— Итак, — Катрина постаралась перейти на деловой тон, — вы согласились сотрудничать. Уберете блок?
— Разумеется, — покладисто согласился Нэйтан, однако, не успела она обрадоваться, добавил: — Но я сам решу, что вам показать.
Катрина покачала головой.
— Это не так работает.
— Так, — возразил он уверенно. — Если выдавать вам воспоминания дозированно, четко контролируя цепочку. Просто обычно те, с кем вы работаете, этого не умеют, теряют концентрацию, увлекаются ассоциациями, и вам приходится собирать картину из осколков. Ведь так? — Нэйтан прищурился, вглядываясь в ее лицо. Сделал шаг к решетке.
— Так, — нехотя признала Катрина. От этого человека веяло такой опасностью и силой, что ей было тяжело даже находиться с ним рядом. — А где у меня гарантия, что вы, с вашими умениями, не покажете мне ложные воспоминания?
Нэйтан усмехнулся, оперся одной рукой о решетку, склонился, чтобы быть ближе. Катрина только сейчас поняла, что он выше нее на целую голову.
— Даже я не так хорош, — прошептал Нэйтан ей практически на ухо.
Это была явная провокация, но Катрина выдержала и не отскочила. Если господин бывший Придворный маг решил, что перед ним юная испуганная девочка, то она собиралась доказать ему обратное.
Нэйтан был прав, нужно обладать превосходной способностью контролировать свой мозг и тело, чтобы показать менталисту воспоминания и эмоции, связанные с ними на тот момент, вместо калейдоскопа перемешанных мыслеобразов и чувств, вызванных переосмыслением, а не текущим моментом события. Тем не менее теоретически это было возможно. А что касается ложных воспоминаний — пожалуй, нет. Вспоминать и не отвлекаться — это одно, а на ходу придумывать все до мельчайших подробностей и ни на миг не подумать о том, что все это ложь, физически невозможно. Ведь если она будет в его сознании, то почувствует мысль о лжи, пусть та длится хоть четверть мига.
— Будь по-вашему, — согласилась Катрина. — Приступим? — Дождалась кивка. — Тогда дайте мне ваши ладони.
Эффективнее было бы прикоснуться к вискам, но она не смогла себя заставить, не с ним. К тому же, когда человек готов сотрудничать, должно хватить и рук.
Нэйтан практически уперся грудью в решетку и просунул между прутьев руки ладонями вверх. Он смотрел на нее с высоты своего роста и опыта и четко знал, почему она выбрала такой способ контакта.
Катрина выдохнула и потянулась навстречу. Их ладони соприкоснулись, а потом ее закружил водоворот образов, чувств, мыслей, звуков и запахов.
О таком невозможно солгать…
Ночь. Темную маленькую комнату тускло освещает лишь огонек одинокой свечи, установленной на деревянном покосившемся столе.
Темно и холодно, несмотря на лето. Сквозь тонкие стены доносится стрекот кузнечиков. Этот звук еще больше пугает маленького мальчика, забившегося под лавку, на которой взгромоздили банки с соленьями на зиму. Он сидит и дрожит всем телом, согнувшись в три погибели и обхватив руками тощие коленки. Видения, они снова пришли.
Скрипит входная дверь, затем порог.
Мальчик не думает, инстинктивно вскидывает руку. Во мгле его только что казавшиеся темными глаза разгораются серебром. С пальцев летит пламя, врезаясь в стену возле двери. Развешанные под потолком на тонких нитях травы вспыхивают и занимаются огнем.
Становится светлее, и теперь мальчик видит, что натворил. Вошедшая, худая невысокая женщина в простом длинном платье и платке поверх головы, испуганно охает, хватает ковш из ведра с водой, поставленного у порога, и плещет на пламя.
Снова темно.
Он это сделал. Опять.
Женщина приоткрывает дверь, выглядывает на улицу, чтобы убедиться, что то, что устроил ее сын, осталось никем незамеченным. Затем задвигает щеколду и делает шаг навстречу.
— Мамочка, прости! — кричит мальчик. Мать никогда его не била, зато отец в прошлый раз обещал спустить шкуру живьем, если подобное повторится. — Мама, я не хотел!
— Ну что ты, Нэйт. — Теплая рука ложится на голову, гладит по волосам. — Я знаю, малыш, знаю. Папа еще в Голубинке, никто ничего не видел. Все обойдется.
Мальчик уже не верит. Он не хочет использовать то-что-живет-внутри-него, но оно с каждым днем все сильнее и рвется наружу.
— Успокойся, успокойся, — шепчет мать, обхватив сухими ладонями его лицо, и отпускает только тогда, когда из глаз сына исчезает так пугающий ее серебряный свет. — Нэйт, постарайся, пожалуйста. Нельзя, чтобы кто-то узнал
