Невинный трофей для охотника (СИ) - Морриган Лана

— Зачем? — прижимает грязное “сокровище” к безразмерной шерстяной водолазке.

— Хочу удостовериться, что ты не решишь отблагодарить меня ночью, — девчонка опять заливается краской, — ножичком куда-нибудь под ребра.

— Да смотрите.

Прощупываю и осматриваю с подкладочной стороны:

— Ноги поставь на ширину плеч, — куртку кладу на стиральную машину.

— Что? Я не буду этого делать! — пятится, пока не наталкивается на край ванны.

— Кажется, мы уже определились, что даже в голодный год я вряд ли рассмотрю в тебе женщину. Максимум — котенка недокормленного.

— А говорили “клопенка”.

— А еще я говорил, что не определился на кого ты больше похожа. Ну! Или выход там, — кивком указываю на дверь.

Девчонка отставляет одну ногу и раскидывает руки в стороны, отрешенно поднимая голову к потолку.

— Смотрю, опыт есть, да?

Молчит, глаза зажмуривает, будто и вправду насиловать собрался. Провожу ладонями вдоль тонких рук — пальцы подрагивают. Спускаюсь вдоль талии — все тело ходуном ходит.

— Да прекрати трястись, сказал же не трону, — присаживаюсь, прощупывая низ штанин.

— А может мне, нравится! — фыркает.

— А лет-то тебе сколько? Нравится ей…

— В феврале будет девятнадцать, — девчонка сдергивает со стиральной машины куртку и достает из внутреннего кармана бережно обернутый в целлофановый пакет паспорт.

— Вот! — я не успеваю встать, а мне тыкают им в нос.

Не врала клопенок, и правда в феврале девятнадцать.

— Сейчас тебе принесу что-нибудь чистое. Оставлю за дверью.

Выхожу из ванной костеря себя сквозь зубы:

— Заигрался, идиот. Она же говорила, что уже взрослая.

Я не забываю про элементарную безопасность: убираю сумку со снаряжением в свою комнату. Самым сложным оказывается найти что-то из одежды для сорокакилограммовой девчонки.

Звуки льющейся воды стихли.

— Малая, — громко стучу. — Держи, — в щелку протискивается тонкая девичья рука и выхватывает футболку и спортивные штаны. — Как оденешься, иди на кухню.

Клопенок не торопится, я успеваю спокойно поесть и, прислонившись к стене, потягивать чай.

— Ты что так долго? Все остыло.

— Стирала, — крадется вдоль стенки, собирая влажные волосы в косу. Ее взгляд застывает на порции тушеного мяса с картошкой.

— В смысле? Руками?

— Да.

— А стиральная машинка там для чего стоит?

Девчонка пытается замаскировать голодное урчание желудка кашлем и отвечает:

— Не хотела блохастую одежду складывать с вашей.

— Ай, молодец. Ай, уела. Садись, а то грохнешься в голодный обморок. Смотреть страшно.

— А вы не смотрите, — огрызнулась и шустро заработала вилкой.

Выпрямив спину, я попытался рассмотреть девчонку, скрытую за столом. Футболка висит мешком, прикрывая бедра, и только торчащие из штанин ступни выдают присутствие внутри человека, а не вешалки, как могло показаться. М-да. Обнять и плакать… Я никогда не льстил себе зная, что для мужчины мог бы быть и выше, но клопенок утопала в моей одежде.

Прожевывая, поправила горловину, прикрывая худое плечо:

— Спасибо, — произнесла, переведя дух.

— Куда так торопилась? Боялась, отберу?

— Вкусно, — девчонка наконец улыбнулась и потянулась к кружке с остывшим чаем.

— Еще будешь?

— Нет. Живот сейчас лопнет. А можно я возьму? — она с жадностью смотрит на единственную конфету, затерявшуюся среди пакетиков чая.

— Я бы не стал ее есть. Последний раз конфеты покупал еще весной.

— Так можно?

— Бери.

Тонкие пальцы разворачивают яркий фантик, и малая сглатывает слюну при виде шоколадного прямоугольника, покрытого белым налетом.

— Люблю такие, — улыбается, ловя мой взгляд.

— Это меня не касается. В подружки я тебе не набиваюсь. Допивай, — обрываю и кивком приглашаю следовать. Перезимует и свободна, — решаю для себя. — Жить будешь в этой комнате, — открываю дверь крохотной спальни. — Не шуметь. Не мусорить. Никого не приводить. В мою комнату без разрешения не входить. С тебя готовка. Ем я много.

— Я поняла, — шагает через порог.

Глава 4

Соня

— Спасибо, — моя благодарность летит в мужскую спину.

Охотник молча закрывает за собой дверь.

Сбылось все, о чем я не так давно мечтала: чистая, мягкая постель, протопленная комната, отсутствие чувства голода и страха, но я прямо сейчас готова поменять все обратно. Вернуться в старый вагончик. Туда, где моя сестра, где все привычно и знакомо. А здесь… — я осмотрела небольшую комнату. Здесь все чужое. Все! Даже одежда не моя, — подтянула штанины и разрешила себе сесть на диван.

Я веду ладонью по подушке, проверяю ее на мягкость. Нет привычной сырости и затхлого запаха, только приятный запах стирального порошка — так мало для обычного человека и так много для меня. Ложусь и накрываюсь тяжелым, теплым одеялом, а меня гложет совесть. Имею ли я право находиться здесь? Разве это не предательство по отношению к сестре. Идти в дом одного из убийц, есть его пищу, носить его одежду и еще благодарить за это.  О чем я думала, когда соглашалась на предложение охотника? Правильно, о себе. Только о себе. Но легко задумываться о морали, когда ты сыта, когда на тебе чистая одежда и ты не опасаешься, что в любой момент жизнь оборвется.

Усталость должна взять верх, а я продолжаю рассматривать цветочный рисунок постельного белья, терзая себя. Нужно уходить, — с этой мыслью поднимаюсь с постели. Приоткрываю дверь — тишина. Ни шагов, ни скрипа мебели, словно я здесь одна. А в голове так и пульсирует: “Ты предаешь сестру и родных”.  

— Далеко собралась?

А мне и ответить нечего. Мокрые после стирки вещи в руках, наспех надетая куртка и обувь.

Мужской взгляд не выражает ничего кроме насмешки и ленивого любопытства.

— Дай угадаю, — Ивар опирается плечом на дверной косяк, скрестив на груди руки, он не отводит от меня взгляда. — Совесть заела, — не спрашивает, отвечает. — Перед сестрой, перед родителями, что мертвы, а ты нет. Я могу прямо сейчас открыть дверь, даже штаны с футболкой презентую, но ты подумай, что ты будешь делать там. Думаешь, гордость спасет тебя от холода или какого-нибудь урода, заглянувшего на огонек в твой уютный вагончик? Сколько ты протянешь одна? Неделю? Две? Кто-то из родных был бы рад твоей смерти? — и каждый его вопрос бьет точно по цели. — Ключ у меня, — протягивает сжатую в кулак ладонь. — Отдать?

И охотник тысячу раз прав.

— Нет.

— Если передумаешь, оставлю его здесь, — подходит к тумбе и кладет, вынуждая меня спиной прижаться к закрытой входной двери. — Только не забудь захлопнуть.

— Не передумаю, — ворчу себе под нос, опустив голову и пряча слезы.

Я разуваюсь, развешиваю вещи на прежние места, возвращаюсь в комнату.

Мои мысли не затихают. Они смешиваются с событиями ночи в тревожном сне. Настолько тревожном, что это больше похоже на кошмар, из которого невозможно вырваться. Хочется распахнуть глаза и сесть, набрать полные легкие воздуха, но меня будто кто-то или что-то удерживает. Наконец меня будит болезненный кашель. Горло жжет, в глазах собираются слезы, на любое движение мое тело реагирует мелкой дрожью и болью в мышцах. Нестерпимо хочется пить и спать. Маша была права: я все же простыла. Пробежка в мокрой одежде осенней ночью дала о себе знать.

Я вновь крадусь по узкому коридору. Дверь в комнату охотника отличается от остальных: уверена, что она металлическая, но не решаюсь это проверить, опасаясь быть застигнутой врасплох.

Приоткрываю дверцы кухонного гарнитура в поисках хоть каких-нибудь лекарств. Посуда, пачки с крупами, специи; неужели охотник никогда не испытывает боль или никогда не простужается?!

Сквозь невыносимое давление в висках в сознание проникают щелчок замка, шорох одежды, тяжелое мужское дыхание:

— Что с тобой? —  Ивар на ходу снимает легкую куртку и швыряет ее на стул. Прохладная, шершавая ладонь ложится мне на лоб. До чего же хорошо, — тянусь вслед руке, прикрывая веки.