Карен Монинг - В огненном плену
Нет уж, это точно будет не мой труп.
Я вытаскиваю протеиновый батончик, срываю обертку и засовываю лакомство в рот, чтобы немедленно ощутить прилив энергии. Я никогда не бегу от битвы: поджать хвост и свалить не в моем характере. Проблема в том, что я знаю только два способа драться: убивать чисто или убивать грязно, — оба включают в себя убийство, если только я не дерусь с гадским Риоданом, который может выдернуть меня из сверхскорости и надрать мне зад.
Ни за что на свете я не убью Мак. Поэтому выбираю Дверь Номер Два, которой никогда не пользовалась, и бегу. Только ради нее.
Я поспешно черчу в голове план улицы и набрасываю сетку координат, насколько это возможно с учетом снега и льда. Прищуриваю глаза, максимально сосредоточившись, и делаю стоп-кадр. Ничего не происходит. Мои ноги словно примерзли к месту, и я до сих пор ощущаю спиной кончик копья Мак.
Мои суперсилы в третий раз испарились в самый неподходящий момент. Ну о-фи-геть! Что за совпадения? Какого черта это повторяется?
— Я сказала, брось свой меч.
Я шумно выдыхаю. Не потому что мне себя жалко. Жалость к себе — бесполезная эмоция. Она всего лишь продолжает во времени травму, заставляет ее существовать в вашей голове. Чуваки, вы это уже пережили. Двигайтесь дальше.
Но есть такие вещи, которые мне хотелось бы изменить, к примеру, чтобы Ро не забирала меня в аббатство после смерти мамы, не сделала меня своим личным ассасином, не научила меня убивать прежде, чем я сама разобралась, что считаю правильным и неправильным, потому что когда ты реально выясняешь свои «правильно» и «неправильно», они могут оказаться полной противоположностью тому, что ты делал, — и тогда в голове образуются те еще минные поля. Винá, сожаления — понятия настолько чуждые мне, что я даже не знаю, как они пишутся, — я почти тону в них всякий раз, когда смотрю на Мак.
К счастью, она сейчас стоит у меня за спиной, и мне не приходится думать о том, как она похожа на свою сестру, меня не лупят изнутри воспоминания о ночи, когда я последний раз видела Алину: она стояла на четвереньках в переулке и умоляла меня не дать ей умереть.
— Мелкая, серьезно, бросай. Я не стану больше повторять.
— Я тебе не мелкая. Чувиха.
— Даниэлла.
Черт! Она же знает, как я ненавижу это имя! Я испытываю свою способность делать стоп-кадр. Она все еще отсутствует. И невозможно предугадать, сколько времени пройдет, прежде чем она вернется. Пять секунд. Пять минут. Возможно, пять часов. Я понятия не имею, отчего так происходит, и это начинает всерьез меня загружать. Я оборачиваюсь к Мак лицом, откинув полу плаща, держа руку на рукояти своего меча, напрягаюсь, чтобы не вздрогнуть всем телом, и все равно дергаюсь.
Она не похожа на Мак, которую я встретила год назад. Гламурная девушка превратилась в грациозную воительницу. Когда Мак приехала в Дублин, она была красоткой; сейчас она стройная, сильная, прекрасная. Однажды Мак сказала, что я симпатичная и когда-нибудь вырасту в такую же красавицу, как она. Можно подумать, мне не наплевать на подобные вещи!
Но о чем думала Мак, угрожая мне копьем и отдавая приказания? Она же не может знать, что я застряла на медленном ходу. Никто не знает, что со мной это случается. Черт, не хватало еще, чтобы узнали!
Мак смотрит на меня, ее зеленые глаза сузились от ярости. И она имеет право меня убить. Будь на моем месте кто-нибудь получше, он мог бы ей немного помочь, из-за вины и угрызений совести. Но я не такая. Я каждый день просыпаюсь с единственной целью: жить. Любой ценой. Смерть сможет наложить на меня свои костлявые лапы, лишь переступив через мой труп.
Я размышляю о том, есть ли у Мак новые умения ши-видящей, о которых я не знаю и которые позволяют ей нападать на меня вот так, холодно и уверенно. Моя суперскорость гарантирует победу в битве против другой ши-видящей, если только я не ошибусь, а я не ошибаюсь. А еще на Мак нет МакОреола, и это просто не укладывается у меня в голове. Никто не ходит по Дублину в темноте. Даже я. Но, может, ЖЗЛ на крышах стали частной армией Мак, защищающей ее от Теней и прочей разнообразной дряни?
Я хмурюсь, когда меня посещает другая мысль. Мак решила потребовать у меня «око за око» во всех грязных деталях?
Темная улица поблизости — имеется. Я — имеюсь.
Голодные Невидимые — имеются.
В моей голове мелькает сценка: я умираю так же, как Алина. Эта картинка буквально горит в глазах у Мак.
Я хочу сказать ей, что месть — это дьявол, которому лучше не поклоняться. Уничтожая своего врага, ты сам становишься им.
«Ты отведешь эту девку на улицу с южной стороны от реки Лиффи. Невидимые встретят тебя там». Голос Ро все еще порой звучит у меня в голове, несмотря на то, что мы сожгли ее тело и сбросили пепел в море. Это не призрак, просто тень воспоминаний, все еще плавающая в глубине подсознания, где я держу бóльшую часть того, что делала для Ро, когда жила в аббатстве.
Зачем? Я хочу задать Мак вопрос, но она касается моего лба чем-то мокрым и плохо пахнущим и бормочет слова, которых я не понимаю, а потом я не могу говорить.
«Я знаю, что ты там. — Голос Ро доносится до меня словно издалека. — Помни ад, который тебе пришлось вытерпеть. Именно ты мне нужна».
Я не понимаю, о чем она говорит. Я же здесь. Смотрю на нее. Пусть даже мне кажется, что между нами миллион миль.
«О, дитя, — говорит она, — я и сама не смогла бы вырастить тебя лучше, расколов на полезные части. Когда я нашла тебя пятилетнюю, я знала, что Господь закалил для меня заготовку особого оружия. Именно для меня».
Старая мымра даже в датах путается. Мне было восемь, когда она нашла меня в той клетке полумертвой. Это был единственный раз в моей жизни, когда я хотела умереть. Считала количество вдохов. Размышляла о том, какой из них станет последним. И была целая неделя, которую я вообще не могла вспомнить, она просто выпала. С того дня как Ро забрала меня в аббатство, я начала путаться во времени, а потом оказывалась в незнакомом месте, не зная, как я в нем очутилась. Как правило, я еще и смотрела на то, что мне не хотелось видеть. А еще случалось, что я видела происходящее, но ничего не могла сделать, застревала рядом, словно в коляске мотоцикла, сидя в которой не могла ни рулить, ни прибавить газу. Тормозов в таких странных случаях просто не было. Я всегда лишь болталась рядом, приклеенная к сиденью. Как в ту ночь, когда убила сестру Мак. Это стало вторым из самых худших поступков, которые я когда-либо совершала, и я заново переживаю его в кошмарах до последней детали. Иногда я думаю, что это старая сумасшедшая мымра каким-то образом выбирала, показать мне то, что она заставила меня сделать, или закрыть это от моего сознания.
