Мертвое сердце. Книга первая - Анна Цой
Спасибо, как говорится, что это была не я.
Пожав плечами, я уселась на один из высоких мешков, и начала наблюдать за маленьким существом, в которое физически не смогло бы столько поместиться.
– Думаешь я глупая, да? – почему‑то обреченно задала вопрос я.
– Нет. Вы просто молоды, миледи, – ответил мне совершенно обычный женский голос.
Ответа от птицы я не ожидала, потому от удивления и, наверное, испуга отпрыгнула назад и свалила мешок муки, стоящий неподалёку. Белая взвесь осела, я отряхнулась, однако птица решила меня совсем добить, сев мне на плечо и возвестив:
– Все. Я наелась.
Я сглотнула ком в горле. Затем похлопала себя по щекам, не знаю для чего даже больше – взбодриться или муку стряхнуть, и вышла из кладовой. Поднимались и шли по коридору мы молча, однако, стоило нам выйти на улицу, где палящее солнце уже нагрело воздух, я не сдержалась:
– Птицы разговаривают?
Воробьиная синичка рассмеялась, взлетела и зависла прямо перед моим носом.
– Так я и не птица! Вы можете назвать меня Мирабелла. Я мирида Замка Лиринтон или Белокаменного Замка, как его называют сейчас.
Я сначала опешила, но затем наконец поняла смысл сказанного мне. То есть, у отца все это время была хранительница? Та самая, которая страж замка, рода и его телохранитель. Только я не очень поняла, почему возникла она именно передо мной, а не перед папочкой?
– Я нашла себе хозяйку, сила которой смогла пробудить меня! Ни ваш отец, ни дед, ни тем более прадед не имели нужного уровня магии, но вы обладаете качествами и силой, чтобы взять управление землями Лиринтон! – произнесла птица с таким пафосом, что все лорды Дэймоса обзавидовались.
Однако, как я могу быть сильнее Вильгельм и всех тех предков, что были задолго до меня? У меня руки сковывает от применения магии, в обморок вот падаю от боли. А она говорит о какой‑то неведомой силе.
– Вы не сильнее. Вы обладаете темной магией. В этом мире она почти вымерла, – пояснила мирида.
Я нахмурилась и продолжила идти в свою комнату. Что‑то я не припомню, чтобы на уроках кто‑либо говорил об исчезновении темной магии. Хотя… на практиках тоже не было видно никого тёмного, я из группы одна такая была. Но, если хорошо постараться, то можно вспомнить лекцию по расоведению, а там преподаватель обмолвилась, что темные маги редки. Но не настолько же!
– Вы смогли призвать меня! А это уже безумно много энергии! – вознесла синичка‑мирида и с радостным воплем пронеслась над головой.
Вот куда моя энергия девается! М‑да… кажется ее у меня воровали, а я пользовалась крохами.
– Нет, миледи. Лорд Вильгельм был прав насчёт блока, только он стоит не на Вас. Точнее, на Вас, но не на теле.
Я опешила. Но ничего не поняла. То есть на мне стоит какая‑то магическая заглушка, но увидеть и почувствовать ее нельзя. И где она тогда стоит?
Птичка весело махнула крыльями перед лицом, что‑то прощебетала и… взлетела вверх. Я недоуменно простояла, вглядываясь в небо еще минут пятнадцать, а затем пробурчав "Спасибо за ответ", решила пойти в свою комнату чтобы помыться и поспать. Потом, конечно, нужно сходить разведать все у Арьи, которую, кстати, совсем не так зовут. Но почему‑то моя природная упёртость не желала ее переименовывать. Марконтьяр, кажется? Слишком сложно для произношения. Значит нужно сократить. Марко? Марк? Нееет. Мао! Точно. Мне нравится. Осталось только спросить у самой подруги.
Ну что ж, пора мне начать понимать хоть что‑то, да, Мао?
23
Ветер разметал мои волосы и заставил в страхе сделать шаг назад. Пропасть, что замерла в метре от меня, пугала своей необъятной шириной. Она потрясала воображение, заставляла раз за разом набирать в легкие ледяной воздух и удерживать себя на месте в напряженном желании взлететь туда, где уже ничего не будет. Но даже эта пропасть не могла сравниться с той, что разделяла меня и маленькую черноволосую девочку, бесстрашно свесившую ноги с отвесной скалы вниз.
Короткое темно‑синее платьице было заляпано яркими пятнами краски, лицо подставлено холодным лучам луны старейшего из миров, а в маленьких хрупких ладошках лежал кулон в форме сердца, что освещал своим ярким голубым светом всё в пределах метра. По какой‑то причине она посчитала, что это небольшое свечение станет маяком для людей, которые находятся за каньоном. Глупая. Разве будет человек, находящийся в пылу жестокого сражения обращать внимания на что‑то подобное?
Она хотела вселить в их сердца надежду. Показать, что здесь – в пределах их досягаемости все еще есть дом, где их любят и ждут. Где в них верят и не забудут не смотря ни на что.
Она делала это для него. Уж он то может разглядеть с такого расстояния и ее "знак", и то, что она его ждёт. Не я, а она.
Наверное, меня раздражало именно это. Именно то, что это делаю не я. Не я даю себе надежду, что он вернётся и как в самый обычный день прижмёт меня к себе… нет. Меня ждёт лишь короткий холодный взгляд, в котором порицания в несколько сотен раз больше, чем других чувств. В котором даже глыба льда становится холоднее.
Наверное, я слишком жестока. Потому как я стою здесь больше положенного времени. Стоит мне сделать всего несколько шагов… и два самых дорогих для меня человека почувствуют лишь слабый неясный огонёк беспокойства. Но они не успеют перенестись и спасти четырехлетнюю девочку, что разрушила всю мою жизнь до основания.
Мне подвластны лишь действия – мысли контролировать мне не под силу. А значит, каждый раз в голове будут вспыхивать сцены жестокости по отношению к самой себе… к себе в теле ребёнка. Наверное, наша идентичность только усугубляет дело – я осознаю, что я точно так же как она достойна жизни. Я достойна всего того, что есть у нее.
– Алиса, ты решила, как назовёшь своего ребенка? – ее голос переливается как звонкий ручеёк.
Она поворачивает голову, весело оглядывает меня и надевает на шею цепочку с кулоном.
В душе молниеносно вспыхивает огненный ураган из обиды и несправедливости, однако я сдерживаю его и, улыбнувшись, отвечаю ей осевшим голосом:
– Александра.
Ребёнок неожиданно улыбнулся, показав маленькие клыки, и рассмеялся так же мило и непосредственно, как всегда.
– Мне нравится! Красивое имя, – говорит она искренне.
Я же поворачиваюсь к ней спиной и медленно иду в сторону нашего палаточного лагеря, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы несправедливости.
Сон
