Космическая шкатулка Ирис - Лариса Кольцова
Ты ли это, Сирена моя?
С того самого дня, как и возник перед нею в её служебных апартаментах давний возлюбленный, Сирень лишилась внутреннего покоя. Того, что в её возрасте дороже и самой должности, ценою целой жизни заработанной, – должности главной магини женских Храмов Утренней Звезды. Женских не в том смысле, что туда допускалось лишь женское население. Отнюдь! А потому, что служили там магинями женщины. Они отвечали за деторождение, взросление, за юность. А зрелости, мудрости были посвящены Храмы Сияющего Солнышка. Там ответчиками перед лицом Создателя были и магини женщины и маги мужчины.
– Сирена моя! – воскликнул он в своей, когда-то её умилявшей, преувеличенно эмоциональной манере. А теперь она показалась ей ненужным фарсом. – Не буду лгать, что ты ничуть не изменилась. Но ты узнаваема с первого взгляда.
– Ты тоже, – процедила она, скрывая дрожь и сильное волнение.
– Не стоит так напрягаться, Сирена моя. Чего ты ощетинилась своими нажитыми иглами? Как кактус.
– Какой ещё кактус?
– Цветок такой растёт на моём континенте, где пустынные совсем места. Колючий, но пьянящий своим соком и красиво цветущий. Бывает, что и раз только в жизни. Да вот совсем как ты. Какая ты стала кругленькая, словно вся из шариков сделана, голова серебряная, а глаза прежние, из тёмного огня. Не угас твой темперамент, моя сдобушка. Не знаю, правда, на что ты его теперь расходуешь. Поскольку как я наслышан, мужчин ты на дух не переносишь.
– От кого наслышан? Через океан рыбы, что ли, весть передали своими немыми ртами? – не принимала его шуток суровая Сирень. – И слово какое изобрёл – «сдобушка»! Вроде хлебной завитушки, что ли, какой малых да старых радуют? На старика ты не похож. Всё тот же. Хотя исхудал ты сильно. У тебя имя-то какое теперь? Ты же их постоянно меняешь, имена свои. Прежде Лавром был.
– Зови меня Золототысячником.
– Язык сломаешь. Золототысячник. Да и я-то на пышную Сирень – осколки радуги по преданию, – мало уже похожа. Больше на невзрачную Скабиозу – цветок от грызущего чёрта. А Золототысячником оборотни натирают подмышки для своих превращений. Но ты и есть оборотень.
– Милая у нас получается беседа после тридцати лет. – Золототысячник прошёлся по её служебному помещению – обширной сцене для властных её ролей. – Всё также любишь играть? – спросил он, – перевоплощаться? Ну и мастерица ты была на метаморфозы не только своей внешности, но сдаётся мне и своей сущности. Ты сама-то себя ещё не потеряла в своих ролях? Для кого, для чего ты изображаешь себя верховной властительницей? Это для юношей и девушек оставь. А меня-то ты ни разу не сумела обмануть. Но уж если начистоту. Всегда тянули меня к себе такие вот многоликие женщины и всегда меня обманывали. Порой настолько и страшно, как тебе, моя Скабиоза, не представить тут, А от какого чёрта грызущего ты хочешь себя защитить? – поинтересовался он. Она с обидой, её немало удивившей и саму, ясно видела, что ничего в нём из прежних чувств к ней нет. Ни крошечки, ни капельки. Абсолютно безразличный. Хотя и ничего не забывший. Он ходил так, словно давал ей возможность рассмотреть себя со всех сторон. На просвет, сбоку, спереди и сзади. И вот надвинулся, чтобы дать проверить и на ощупь. Положил свои ручищи на её плечи, прикоснулся к её лицу душистой бородой…
– Есть такой чёрт, – призналась она вдруг и ослабела, невольно прижавшись к большому лысому человеку с яркими, ничуть не старыми, изумрудной сочности глазами. Возраст, то есть его осознание куда-то исчезло. Она была женщина вне возраста, вне пространства, поскольку и оно куда-то отодвинулось. Они обнимались в какой-то пустыне, где и цвели колючие эти кактусы, солнышко нещадно пекло немолодую её макушку. У неё полились слёзы, при яростном усилии их остановить, чтобы не потекла синяя тушь, узким контуром очертившая её глаза.
– Ну, ну, Сиренушка моя, певунья моя незабываемая. Правда, ты никогда не была мне опасна в отличие от сирен настоящих. Давай, признавайся. Что за чёрт? Почему грызёт тебя? – он осязал её небесное платье, поглаживая его, но как-то заметно избегал прикоснуться поплотнее к её телу. Что было ей и понятно. У него там, наверное, целый дом рыжеволосых красавиц – наложниц. На всякий вкус, и полненьких, и тощеньких, царапущих и злющих, какими и были бронзоволицые женщины. Но уж очень хотелось поделиться хоть с кем своей мукой, а к нему-то она имела самое прямое отношение.
– Сына я нашла, Золототысячник. О, Создатель! Нельзя ли покороче тебя как-нибудь обзывать?
– Сына? Моего сына? Можешь звать меня моё Золотко. Когда нашла? Где? И каков он? Почему же чёрт грызущий, если такая радость тебе привалила в твои-то годы?
– Хороша радость! Такая же ценность, каково и Золотко, от которого он родился. – Сирень отодвинулась от «Золотка», поняв, что не особенно-то его растрогала новость о найденном сыне.
– Чем же плох?
– Да ничем он не плох. Напротив, богатырь, глазами в меня, ростом и носом здоровым в тебя. И волосы цвет в цвет как мои были. И ум на месте. Даже образован, если для простого народа, то хорошо. Постарался старый маг Вяз. Ничем его не обижал. Место своё и богатство ему на хранение думал оставить. Место-то тьфу, а богатство позволит ему должность немалую купить уже в светском управлении континентом. Понятно, что я расстараюсь. Не сам же он найдет
