Люче Лина - Землянка для дракона
Продолжая наблюдать за обоими, он выяснял всё больше подробностей, которые предпочёл бы никогда не знать. Вернувшись на корабль тем вечером, он чувствовал, что готов на убийство. Если бы только октианец не был правителем планеты — его ничто бы не остановило. Но самым чудовищным в тот вечер оказались даже не картинки, обнаруженные в воспоминаниях об извращённых отношениях между его любимой женщиной и октианцем.
Самым ужасным, болезненно поразившим его измученное сердце стало выражение лица Коэре, когда она смотрела на Сачча — с явным проблеском интереса. В это невозможно было поверить, но его Коэре, которая сказала, что не может ему доверять и плакала, испугавшись того, что он притянул её к себе за руку. Эта самая Коэре с интересом смотрела на садиста, который избивал её в прошлом и травмировал ей психику.
Так вот зачем она прилетела на Октианию, понял Рикэн, испытывая болезненное разочарование. Тем вечером он чувствовал себя полностью раздавленным. Будь он один — погиб бы в первом бою, просто не чувствовал ни малейшего желания выжить. Его спасало лишь природное чувство долга и ответственности за команду. Он должен был позаботиться о том, чтобы все выжили — а потом уж можно и погибать при удобном случае.
Он не хотел знать, чем занималась всё это время Коэре — конечно, она проводила немало времени на корабле, оказывая помощь всем раненым и травмированным психически. Единственным, кто неизменно отказывался от её помощи, оставался сам Рикэн. Даже получив глубокую рану в стычке пару недель назад, он предпочёл обрабатывать её самостоятельно. Но не наблюдать за ней не мог.
В этом, конечно, была изрядная доля мазохизма — узнавать, как она всё чаще посещает Тёмный Дом, встречаясь с Саччем. Об их отношениях уже шептались — и в правительстве Октиании, и на "Чёрной звезде". Но никто не смел рассуждать громко: горианцы — из уважения к своему доктору, октианцы — из страха перед своим правителем.
Рикэн ненавидел её и любил одновременно. Он хотел бы стать равнодушным к ней, излечиться от неё, но это никак не выходило. Иногда его поглощали мечты, чтобы она вернулась к нему. Иногда даже представлялось, как она возвращается, но он не прощает.
Ни один нормальный горианец не простил бы: большинство телепатов отличались повышенной щепетильностью в вопросе физической близости. Но он знал, что если она в самом деле вернётся, то моментально получит прощение за всю боль, что причинила ему. Его любовь к этой женщине походила на наваждение. Только в реальности Коэре до этого не было никакого дела — она даже не заговаривала с ним.
Вот и теперь, на церемонии награждения, Коэре стояла так близко к правителю планеты, что её могли бы принять за члена его свиты — если бы не крылья. Чем больше Рикэн смотрел на неё, тем больше кровь ударяла ему в голову. Её взгляд большую часть времени принадлежал Саччу — словно она занимала должность его секретаря или любовницы. Горианцы с "Чёрной звезды", правда, понимали, что это невозможно: они чувствовали правителя планеты как телепата. Но октианцы, ничего не подозревавшие о способностях Сачча и не знавшие ничего о слиянии, почти не сомневались в интимной связи своего руководителя с красивой горианкой.
Потеряв самообладание, Рикэн осторожно протиснулся к Коэре через толпу прихлебателей Сачча — охрана не посмела остановить его.
— Ты уходишь с нами сразу после церемонии, — негромко сказал он ей на ухо, крепко сжав за локоть.
Он старался не слушать её эмоции, но лёгкое напряжение, даже страх всё же хлестнули его по лицу — она по-прежнему боялась его! За что? Чем он заслужил это?
"Я ведь никогда тебя не обижал", — подумал он с досадой, всерьёз оскорблённый.
Коэре нервно дёрнула головой:
— Я и так собиралась уходить, Рикэн.
— Неужели?
— Да.
Покорность в её тоне немного успокоила его:
— Ладно.
— У тебя кровь на повязке, — негромко сказала она, впервые обратив внимание на его руку. — Надо перевязать.
Рикэн дёрнул уголком рта:
— Позже. Я справлюсь.
— Почему ты не показал мне? Рана глубокая?
Теперь всё её внимание сосредоточилось на нём, и в эмоциях отразилась лёгкая тревога. И он ощутил предательский бальзам, проливающийся в глубину души — несмотря ни на что, ему была чертовски приятна её забота.
— Не смертельная, — сухо ответил он, тем не менее.
— Я хочу взглянуть.
Рикэн допустил слабость лишь на мгновение — и его почти затянул её встревоженный взгляд.
— Хорошо, позже, — вырвалось у него прежде, чем он подумал о том, что сказал.
Поздно вечером, когда они вернулись на корабль, он хотел замять это дело, но Коэре не позволила, настаивая, чтобы он зашёл в смотровую каюту. Там она аккуратно сняла его самодельную повязку и даже издала тихое восклицание, обозрев его рану.
— И ты так три дня ходишь, — с упрёком бросила она, открывая свои мази.
— Заживёт, не в первый раз.
Коэре молча принялась за обработку, действуя так осторожно, чтобы не причинить ему боли, что Рикэн снова начал таять. Где-то в глубине души он даже хотел, чтобы она не заканчивала подольше. С другой стороны, ему хотелось бежать от неё.
Пока она работала, он изучал взглядом красивые проворные руки, аккуратную затейливую прическу на голове, строгое лицо, немного похудевшее на Октиании, и пухлые нежные губы. Вспомнив о том, как они целовались, Рикэн стиснул зубы и усилием воли вернул себя в реальность.
Им пора было расходиться по каютам. Он хотел сорваться с места, но Коэре, как назло, медлила. Она подняла глаза и как-то нерешительно произнесла:
— Тебе надо быть осторожнее…
Что это было? Забота о нём или дежурная фраза врача? За секунду он успел возненавидеть себя за то, что придавал такое значение проходной фразе.
Но всё же посмотрел в глаза, проверяя, и обнаружил в её эмоциях гремучую смесь нежности, смущения, тревоги и тепла. В мгновение ока утратив способность соображать, он притянул её к себе здоровой рукой и накрыл ртом её губы, жадно и нетерпеливо раскрывая их языком. На этот раз он целовал её намного бесстыднее, чем на Горре, не тратя время на нежные прелюдии.
Коэре на миг замерла от неожиданности, когда он прижал её к себе, но тут же стала отвечать, не позволяя усомниться в том, что хотела того же. Это было совсем не по-гориански, абсолютно неприлично, но здесь, в миллионах мер от Горры, Рикэн вдруг ощутил себя свободным от домашних обычаев… а кроме того, женщина в его объятиях даже не была горианкой.
Он не заметил, как поднял её за бедра, прижал к стене, задрал юбку — разумеется, не собираясь идти до конца, но не вполне понимая, что намерен делать. Просто в нём проснулось что-то животное, грубое, жадное. И захотелось хорошенько потискать её, прижать, надавить всем телом.
