Марина Суржевская - Вейн (СИ)
Ксандр даже не обернулся.
— Сколько еще раз я должен умереть от твоей руки, Вейн, чтобы окончательно понять, кто ты? — выдохнул он ей в губы.
— Отпусти… — она дернулась, пытаясь дотянуться до своих кинжалов, но он больно сжал ей руки, обездвиживая.
— Отпусти девчонку! — возмутились лесорубы, вскинули свои топоры, одновременно бросаясь на Ксандра. Он вздохнул, поднял голову, и таверна взорвалась воплями, потому что в один миг весь Путевой дом погрузился в слой тьмы. Исчезли стены и потолок, завертелись вокруг черные вихри, и полезли со всех сторон жуткие монстры: оскаленные, крылатые, трехголовые и рогатые, порождения мрака и тьмы… На черном небе — ни одной звезды, и со всех сторон — туман, тоже живой, дышащий, жадный…
— Не надо… — тихо сказала Вейн. Странно, но сейчас она не чувствовала страха. Может, от того, что Ксандр держал ее, слой, созданный им, не вызывал в девушке привычного приступа ужаса. Зато его сполна ощутили все остальные. Огромные лесорубы плакали, как дети, размахивая своими топорами, кричал хозяин таверны, и выли прислужницы, забившиеся под столы. Только хищники бездны подкрадывались тихо, беззвучно…
Но Ксандра все это уже не интересовало. Он смотрел ей в глаза, с ненавистью, с тоской, с болью.
— Почему? Почему, Вейни? Почему ты делаешь это? Предаешь меня? Почему? Ненавижу тебя и забыть не могу! — он говорил зло, отрывисто, сжимая ее тело, как тисками. — Столько лет, а в голове снова только ты…
Твари мрака бросились на Темных, сомкнулись страшные челюсти на чьем-то теле…
— Не надо, — закричала Вейн. — Я все покажу. Не надо, прошу тебя.
Он медленно кивнул, и все исчезло. И таверна, и лесорубы, и Дир… Это снова был слой: голая равнина с нависшим над головой пасмурным небом.
— Объясни, Вейн!
— Объяснить? — Вейн закричала, но вдруг затихла, сжала решительно зубы, вскинула голову. Взяла его ладонь и приложила к своей щеке. Тьма, как же она замерзла… — Я тебе покажу, Ксандр. Все равно ведь узнаешь.
Он тоже замер, настороженно всматриваясь в ее глаза. Потянулся аккуратно к ее воспоминаниям, все еще не веря. Да, двери ее памяти были открыты. Нараспашку.
— Входи, — выдохнула она.
Он осторожно шагнул за грань ее воспоминаний. Образы… Картинки ее жизни, яркие, цветные… Прозрачные кусочки детства, словно осколки слюды, окрашенные розовым и желтым…
— Вейн, скорее! — кричит мальчишка, сын конюха. — Берта нас сейчас найдет! Беги скорее…
И она бежит. Маленькая чумазая девчонка бежит, задыхаясь от сладкого ужаса и восторга…
Юность… Зеленые мазки робкого женского интереса к юношам… Поцелуй украдкой… Платье с розовыми лентами, а она хотела с сиреневыми… Редкие минуты свободы, бесконечные ограничения и правила, которым необходимо следовать… Строгий отец, поджатые губы матушки…
Долгая дорога. Здесь зима. Снег лежит на вершинах гор, и нет никакой красоты, только холод. Образы понеслись быстрее, стали четче и объемнее. Они скользили в темном коридоре памяти, пролетали мимо него, словно вспышки. Сейчас он смотрел на то, что она показывала, не видя лица Вейн, но чувствовал ее беспокойство. Это было так странно и завораживающе, видеть кусочек их общих воспоминаний ее глазами. Так удивительно… Он почти не дышал, погружаясь в этот мир — знакомый и в то же время совсем другой.
Далькотт.
Он запомнил его таким привычным и родным, а для нее это был огромный замок с темными галереями. Зимний сад. Она не любит розы, они так удушающее пахнут… Танцевальная комната… Он сам…
Как дико увидеть себя в чужих воспоминаниях. Он пахнет для нее лесом и дождем, его образ нарисован черным и серебряным, резкими штрихами, словно художник слишком сильно давил на грифель, почти прорывая холст…
— Дальше, — прошептала Вейн, и Ксандр послушно шагнул в глубь памяти. Некоторые воспоминания пусть останутся только ее. У него есть свои.
Темный провал. Словно разлом, словно Бездна. Ни памяти, ни образов.
Ужас. Люди вокруг. Они кричат, показывают пальцем, их лица искажены злобой.
— Убийца… Тварь…
Много красного света, словно зарево пожара. Или разлитой крови. Руки, связаны веревкой. Клеймо эри на ее запястьях. Страх… страх. Страх!!! Бег. Шаг.
Красные глаза Темного, что нашел ее у края Излома. Он безумен, он пьет ее свет. И она не сопротивляется. Почти. А потом… Много темноты, словно душа ее погрузилась во мрак. Тени людей, разных и ничего не значащих.
— Уже близко, — снова шепчет Вейн.
Следующая дверь.
… Кинжалы в ладонях. Снова и снова она мечет их в цель: сухое дерево уже все в зарубках. Но это мало… еще…
— Побереги себя, Путница, — говорит Охотник.
— Я. Не хочу. Себя беречь, — выдыхает она и снова кидает клинок. Но в последний миг рука дрогнула, и клинок пролетел мимо цели. Дрогнула… Потому что ОН шевельнулся. Она кладет руку на живот…
Ксандр уже бежит в коридоре ее памяти. Он задыхается. Образы несутся вскачь, словно ретивые дикие лошади, степные онтарийцы… Он уже не контролирует их, не может удержать, он ничего не может… Потому что это… невозможно больно.
Крик. Крик младенца.
— Мальчишка, — блестит красными глазами старуха. — Смотри, какой здоровяк!
Она смотрит. Он совсем не здоровяк. Крошечный и сморщенный, беззащитный…
— Дайте мне его…
Еще скользкий. Тряпка, в которую его укутали, пахнет плесенью. А глаза серые. Нет. Не серые… Серебряные. Страха больше нет. Свет льется через маленькое окно, и в нем кружатся пылинки, словно маленькие искрящиеся фиры, те самые, из детских сказок. И вокруг разливается золото, поют птицы, и весь мир взрывается, а потом сужается в одну точку, вливается в одно крохотное создание, что уже не кричит, смотрит бессмысленным младенческим взглядом, даже не представляя, что стал центром мироздания.
— Красивый, — шепчет Вейн. — Александр… Алекс.
Боль взрывается внутри с такой силой, что Ксандра откидывает назад, словно ураганом. Но только это не ее боль. Его.
