Принятие - Адель Хайд
— Якоб-ага, о чём дохтар-ханум с мужиками говорит?
— Обещает, что у всех такой камень будет, — ответил Морозов, испытывая странную гордость оттого, что он тоже знает эту женщину. Ведь всё, что она говорит, она делает. Качество достойное великих.
Вернулись в имение поздно, но никто не спал кроме Танюши, все ждали Ирэн.
Ирэн поделилась с отцом радостью от увиденного храма, на что Пелагея сразу же заохала:
— А я вам говорила, кажный день хожу, сил нет насмотреться.
Потом обратилась к Ирэн:
— Вот увидите, барыня к вам сюда в этот храм со всей Стоглавой ездить станут.
Потом ещё раз подумала, и уточнила:
— Ну, можеть не со всей Стоглавой, империя-то у нас огромная, но со столицы точно поедут, я вам говорю.
Ирэн сообщила отцу, что завтра на обед их ждёт Лидия Артамоновна. А рано с утра она хочет поехать к Картузову.
Уже укладываясь, перед этим, конечно, зашла к Танюше, чтобы чмокнуть в мягкие волосёнки на макушке, Ирэн поняла, что устала, но это была хорошая усталость, не было ни страха, ни липкого ощущения неправильности, всё, что она здесь делала, было именно тем, что ей хотелось делать.
Подумала, что следующий день тоже будет весьма насыщенным. Ей понравилось ездить в компании Яши Морозова и Али.
— Наверное, они тоже утомились и спят, — подумала Ирэн и, закрыв глаза почти сразу же провались в сон.
Али-Мирза и вправду спал, насытившись впечатлениями настолько, сколько не имел за всю свою жизнь.
А вот Якоб Морозов ещё не ложился. Он писал запрос Шувалову о графе Забела. Очень ему было непонятно что тот вдруг здесь делает, и, если это новое задание, то он, Морозов, должен об этом знать.
***
Граф Забела тоже не ложился, ругал себя, как он мог так проколоться. Почему не ожидал, что Ирэн захочет приехать в дом наместника. Нет, конечно, он не винил Ирэн винил только себя.
Сидел возле не разожжённого камина, рядом у ног на ковре лежал Батыр. В руках граф держал бокал.
Забела говорил, обращаясь то ли к себе самому, то ли к Батыру:
— Ну что, дружище, не ожидал, ты, что хозяин твой так поступит?
— Вижу, что не ожидал, да я и сам от себя не ожидал, кто бы мне ещё пару месяцев назад сказал, что я брошу всё ради женщины и буду её ног, готовый на самые нелогичные поступки.
Сделал глоток из бокала и продолжил:
— Я бы рассмеялся тому в лицо. Чтобы я, граф Андрей Забела, который всегда считал, что женщины это лишь необходимое зло, без которого нельзя, но и которому нельзя потакать, сейчас готов положить к ногам женщины всё: мир, честь, жизнь.
Дверь распахнулась и вошла княгиня Дадиани. Лицо княгини было непривычно серьёзным:
— Что сидишь? Иди к ней! Никого не хочет больше видеть!
— Я не могу, Нино, — граф говорил с княгиней так, словно они очень давно знали друг друга.
— Вай, не узнаю тебя, Андрей, ты же самый крутой мужчина, которого я знаю, ну после моего мужа, конечно, послушай старого друга. Я же друг тебе?
Забела грустно и устало улыбнулся:
— Конечно, друг, Нино
— Так послушай меня, я же не просто друг, но и женщина, и я тебе говорю, иди к ней, и поговори, расскажи, что собираешься делать, а самое главное, расскажи, что чувствуешь.
Забела допил бокал, поставил его на стол, посмотрел какими-то больными глазами на княгиню и сказал:
— Не могу я, Нино, завтра надо уезжать, скоро Мирослав вернётся, лучше распорядись, кто там со мной поедет, что на рассвете выезжаем. И… ей скажи.
Глава 43.
Все уже знали, что утром Ирэн поднимается ни свет ни заря. Поэтому, когда она вышла, чтобы обойти спокойным ранним утром «свои владения», то обнаружила, что не только она вспомнила «старые добрые привычки», но и Морозов, и дети, и Никодим, все уже тренировались на площадке, а звонкий смех Танюши перемежался с воинственными выкриками мальчишек.
На завтраке объявила, что едут к Картузову, а потом к помещице Красновой. Мальчишки, довольные, что здесь им не приходится сидеть в доме, как это зачастую было в столице, побежали собираться.
Танюшу не пришлось уговаривать остаться, потому что у рыжей кошки народились котятки, и Танюша торжественно рассказала всем, что «тепель она будет их хозяйкой», а хозяйке надо обязательно заботиться о своих подопечных.
Мальчишек посадили в карету, с ними поехал Леонид Александрович, на всякий случай взяли с собой ещё одну. А Ирэн, Али-Мирза и Якоб поехали верхом. Учитывая, что с ними ехал внушительный отряд охраны, смотрелась это крайне занимательно.
Ирэн в изумрудно—зелёной амазонке, Али-Мирза, как и любой пустынник, предпочитающий яркие наряды, Якоб Морозов весь в чёрном, за ними следует внушительный отряд янычар, сопровождающий наследника, с десяток казаков, и четверо охранников из отряда Никодима.
Те крестьяне, кто ехал куда-то по своим делам, или работали в полях, провожали взглядами эту процессию, снимая шапки и уважительно кланяясь вслед.
У Картузова все переобнимались, чувствовали себя так, словно приехали к любимому дядюшке. Из литейки выбежал Проша, которого Ирэн даже не сразу узнала, он стал какой-то весь гладкий, оказалось, что Проша всё-таки решил остепениться, и путь к его сердцу нашла красотка из Златоуста, которая кормила его «таким пирогами, Ирэн Леонидовна», рассказал Проша, мечтательно закатывая глаза.
Картузов стал сразу в дом зазывать, но Ирэн очень хотелось сначала все дела обсудить.
— Иван Иванович, да мы все плотно позавтракали, вы же знаете Пелагею нашу, она же из дома не выпустит, пока не накормит так, что из-за стола еле вылезаешь, — Ирэн, конечно, преувеличивала. Но слава о хлебосольности Пелагеи
