Некромантия. Задачи и упражнения - Мара Вересень
Пышко, кстати, был тут единственным, кого я знала, когда явилась на работу, и это моментально примирило меня с окружающим. А окружающее со мной. И заслуга в этом была не моя, а Подхолмса
Первый месяц после смерти папы был адовой ямой. Не знаю, как бы я со всем справилась, если бы не Лукреция и Эфарель. Ба полностью взяла на себя копи, оба дома, хлопоты, связанные с похоронами, наследством, бумажную волокиту… Выходит, что все. Альвине просто был. Он был со мной на всех официальных мероприятиях. Он или бабуля. Одна – никогда.
Последствия мора разгребали до сих пор. Причиной стали найденные рядом с одним из изумрудных гнезд древние останки. Первым заразился проходчик, который их обнаружил. И пошло-поехало. Итог: самый перспективный в разработке участок Бездани законсервировали. Компенсационные выплаты почти сожрали полученную с начала запуска добычи прибыль и продолжали жрать, но все постепенно выравнивалось. Кроме репутации. Репутацию было так просто не восстановить. Собственно, Лукреция тоже одна со всем не справилась бы. Ей помогал ее теперь уже официальный муж, тот самый ведьмак, с которым она в Лучезарию путешествовала, особенно с тем, что касалось управления копями. И Эфарель, конечно же. Он, по обыкновению, был везде. И, что странно, совершенно перестал этим раздражать. Я вообще теперь мало раздражалась. Ограничители работали, чай “из синей банки” тоже. Бабуля скурпулезно рассчитала дозировку. Все же она была профессиональной ведьмой и в зельях разбиралась.
Папина ступа разбилась не сама. Злоумышленник даже не стал как-то скрывать факт диверсии, все делалось напоказ. Лукреция хотела расследования, я отказалась. Это было ни к чему. И так все все ясно было. Ясно… Да… Я захотела оставить себе его, бездна взамен отняла у меня папу. Как всегда, чужими руками.
Мар был на похоронах. Хотел поговорить. Я не стала. Все равно ничего хорошего бы из этого не вышло, а плохого мне было довольно. Видела, что он потом с Альвине говорил. Эфарель не делился. Я и не настаивала. На протяжении всего мероприятия Марек смотрел на меня, и я, вопреки всем щитам, которые я смогла вспомнить, чувствовала себя бабочкой на булавке. Кстати, прятаться я научилась блестяще. Ото всех. Только Холин продолжал каким-то невозможным образом слышать меня. Оба Холина.
Мар не заболел, хотя вряд ли как-то берегся, за что его прозвали любимцем Госпожи. Знаю, что он остался помогать в Нункоре, и только потом, когда сняли контур-блокаду и карантин, вернулся в Нодлут. Я не расспрашивала специально, просто обрывки светских разговоров. В новостях, как раньше, когда он занимал должность инспектора УМН, о нем теперь не говорили, словно он вдруг куда-то исчез. Мне было достаточно своих дел и тревог, чтобы еще и за ним следить. Так было спокойнее. Так было, пока примерно недели три спустя после похорон он меня сам не поймал. Пришел к дому, но входить не стал. Ждал, когда я наберусь храбрости выйти.
Мы молчали и смотрели друг на друга, пока дыра в моей груди не стала размером с Бездань.
– Ты говорил, что я могу оставить все там, в Нункоре. И уйти, когда захочу. Я оставила.
Он медленно моргнул, принимая мое решение. Ведь дыра размером с Бездань у нас была общей.
– Позволишь сделать кое-что, что я обещал твоему отцу? – спросил он, дернув щекой, и, не дожидаясь ответа, шагнул вперед и обнял. Колючий. Злой. Теплый. Мой. Все еще мой. Есть такие узы, которые невозможно разорвать, потому что они вросли в тебя до самого дна, но и рядом быть – та еще мука. Руки привычно сомкнулись в замок у него под курткой, а нос ткнулся в ямку между ключиц.
– Он просил обнять тебя вместо него.
Я кивнула, не отрывая носа от его кожи. Мой лоб касался шеи. Мар положил подбородок мне на макушку и чуть прижал. Шевельнулся.
– Ты тогда очень всех напугала своим исчезновением, – сказал он и поправился: – Меня напугала.
Я дернула плечами, мол, извини, оно само как-то вышло и поняла, что он улыбается. Правда, совсем не весело. И продолжает обнимать. Папа никогда не обнимал меня так долго, но я была не против. В дыру размером с Бездань нещадно сквозило, а так было немного теплее.
Он первым разжал руки. Призрачные темные ленты, в которых нет-нет да и проскакивала изумрудная искра и которых он не мог видеть (а может, и мог), те, что росли у меня из спины вместо утраченных когда-то крыльев, потянулись за его пальцами, будто не хотели отпускать. Но не проявленные в этой реальности, они никак не могли помешать ему отступить. Да и я не держала.
– Ты всегда можешь позвонить, если что-нибудь… Или…
Он не договорил. Или позвать – вот что там было. Но дело в том, что я всегда буду его звать, что бы ни случилось, и ему об этом знать не обязательно. А еще – я обещала.
Потом он развернулся и ушел. Даже спокойной ночи не сказал. Я поежилась от сквозняка.
Я сейчас разрыдаюсь от умиления, – съязвила бездна.
Этого и звать не нужно было. Сам объявлялся, как залетный таракан. Гадил и сбегал. Тварь, ненавижу… Просто слова. Ограничители работали, чай “из синей банки” тоже.
– Заткнись, – привычно, а потому беззлобно отозвалась я, направляясь к гаражу, темный абрис лица мелькал во всех попадающихся по пути отражающих поверхностях. – Долго будешь призрак совести изображать?
Я снова живой, и мне себя жалко. Братец может не удержаться и попортить мне тушку. Я тогда окончательно перестану тебе нравится.
– Ты и так никогда мне не нравился, Ясен.
Ну-ну, а как же дивная ночь, что мы вместе провели?
– Утешай себя воспоминаниями. Сам.
Злая, моя, – довольно оскалилась бездна. Снова дохнуло сквозняком, по шее словно языком прошлись, и все пропало.
Дитц, садовник, столяр, механик и вообще мастер на все руки, какой-то дальний родственник Годицы, покосился на болтающую с пустотой меня, нырнул в гараж и выкатил магмобиль. Прислуга в доме, хоть я и появлялась тут только по выходным, как-то быстро
