Бобби Хатчинсон - Возрождение любви
Весна уже почти кончилась, а осенью будет слишком поздно – слишком поздно для Алекса.
Дурное предчувствие росло в ее душе, но Пейдж подавила его.
Она должна верить, она должна доверять. Ей ничего больше не остается.
Лео просунул голову в дверь.
– Я договорился о двух билетах на рейс Канадских авиалиний на сегодня на три часа дня. Я просил агента не класть телефонную трубку, пока не переговорю с вами.
Пейдж глубоко вздохнула и отключила капельницу от ножки Алекса. Это было ужасно – оторвать его от медицинского аппарата, на который она всегда полагалась, но в ней жило убеждение, что она поступает правильно.
– Подтвердите заказ, Лео.
Она одела Алекса и взяла его на руки.
– Поехали, малыш. – Она заставила свой голос звучать уверенно и сильно, хотя и не испытывала таких чувств. – Мы с тобой отправляемся повидать твоего папочку.
Держа ребенка на руках, она вышла из больницы в теплоту апрельского дня.
В деревне Повелителя Грома всегда приветствовали смену времен года. В этот год весна пришла в прерию рано, и люди радовались, потому что зима принесла болезни и трудности. Теперь шафран расцвел, и лоскуты снега, видневшиеся на коричневой почве как грязное белье, становились все меньше и таяли под лучами солнца. Женщины выносили из вигвамов спальные меха и проветривали их, а маленькие краснокожие дети сбрасывали тяжелые зимние одежды и бегали полуголые под теплым солнцем.
Как и в предыдущие дни, Тананкоа на рассвете и в сумерки созвала женщин присоединиться к ней в обряде, который, она надеялась, вернет Пейдж из коридоров времени.
Вдалеке от деревни в священном уголке она начертила на земле магический круг и побрызгала волшебным настоем, как учила ее Хромая Сова. Она пела ритуальные песни и старалась изгнать из своих мыслей все, кроме самого обряда, но в глубине души Тананкоа боялась.
Чем чаще она пыталась и терпела неудачи, тем меньше верила она в себя и в свои возможности. Она боялась, что не обладает могуществом, которым обладала Хромая Сова. Она делала все, чему учила ее бабушка, но не могла найти магический проход между мирами, через который души и тела Пейдж и ее ребенка перейдут из того мира в этот.
Она представляла себе, что слышит раздраженный старческий голос бабушки, учившей ее: «Открой свое сознание и позволь четырем ветрам продуть сквозь тебя. Проси Мать-Землю открыть дверь и потом доверься ее силе».
Тананкоа старалась выполнять все эти наказы, но все равно часть ее сознания сомневалась в ее могуществе, и эта часть становилась все сильнее с каждым разом, когда она пыталась и терпела неудачу.
Майлс уже много дней жил в деревне, ожидая.
Каждую ночь, когда она возвращалась в деревню, ужасное разочарование и боль в его глазах, когда он видел, что она одна, отдавались в ней, заставляя стыдиться своего неумения.
Ее сердце болело за этого высокого доктора в красном мундире Конной полиции, но знание, что он здесь, давило на нее, и это давление мешало ей сосредоточиться.
Майлс с вершины холма смотрел, как Тананкоа с маленькой группой женщин тянулись в сером рассвете в деревню. Он знал, что Пейдж среди них нет, но все равно вглядывался в каждую фигуру еще и еще раз на тот случай, если он почему-то пропустил ее.
Конечно, ее там не было, и он чувствовал себя так, словно какие-то частицы его души засыхали и отлетали в холодный ночной воздух. Всю зиму он убеждал себя, что его жена и ребенок потеряны для него навсегда, что он вел себя как дурак, думая иначе, но надежда ведь умирает последней.
Он стал спускаться навстречу женщинам. Увидев уныние на лице Танни и сочувствие в ее глазах, Майлс понял, что надеяться больше нечего.
– Танни, я сегодня возвращаюсь в форт. – Он взял ее за руку. – Спасибо тебе, дорогая, за все твои усилия. Этого не могло случиться, так что не огорчайся.
Ее темные глаза были полны страдания и стыда.
– Мне очень жаль, Майлс Болдуин.
Он погладил ее по руке. Один из мальчиков привел ему лошадь и принес медицинскую сумку. Майлс поблагодарил его и вскочил в седло. Он приподнял свою широкополую шляпу, прощаясь с Тананкоа, и поскакал прочь от деревни.
Он испытывал ужасное страдание и пустил лошадь в галоп, хотя и знал, что это опасно – скакать без дороги в мерцающем свете.
Он приветствовал бы смерть. Жизнь в одиночестве была ему непереносима.
Надежды больше не оставалось, теперь он это знал. Утром он напишет рапорт суперинтенданту с просьбой перевести его куда-нибудь подальше от Баттлфорда.
Поле, на которое Лео привез Пейдж, было мокрым, первые побеги травы только начали разукрашивать прерию. Круг в пшенице походил на старый, наполовину заживший шрам на поверхности земли.
На дальних полях трактор вспахивал землю под весенний сев, а здесь все было слишком сыро, и почва оставалась нетронутой, прошлогодняя стерня все еще лежала на поле. Пейдж одела свои старые кроссовки, и они уже были в грязи почти до верха.
Последние три дня Лео привозил сюда Пейдж и Алекса перед рассветом и снова за час до заката. Пейдж стояла в центре круга и ждала, Алекс, завернутый в теплое одеяло, лежал у нее на руках. У ее ног лежал разбухший рюкзак с медикаментами, а через плечо мешок с пеленками Алекса. На шее висел мешочек с золотыми монетами и медальон. В сердце у нее трепетала отчаянная надежда.
Дважды в день Лео терпеливо приносил ее сумки на то место, которое указывала Пейдж, потом уходил и стоял около арендованной машины, приподняв плечи от холодного ветра прерии, стоял неподвижно, как и Пейдж, целый час, пока солнце всходило, и еще час заката. В один из дней небо было пасмурным, и им пришлось гадать, когда придет нужный момент.
Вот так изо дня в день Пейдж стояла и ждала, не обращая внимания на ледяной ветер. Она молилась и старалась мысленным взором увидеть Баттлфорд. Она пыталась вызвать в своей памяти лицо Майлса, старалась передать послание Хромой Сове, что она ждет здесь, но страх и понимание того, что ребенок у нее на руках с каждым днем все больше слабеет, делали ее бессильной.
Когда наступал день и когда от заката оставалась только алая полоска на западном краю небосвода, Лео подходил и молча брал Алекса из ее затекших рук.
– Мы снова попробуем утром, – утешал он ее.
В эти первые дни лихорадка не мучила Алекса, но на четвертую ночь она вернулась с удвоенной силой.
Всю ночь в своем номере в маленьком мотеле, затерянном в пустынном мире, Пейдж ухаживала за своим ребенком, обмывала его, давала ему антибиотики, торговалась с Господом Богом, понимая, что маленькое тельце ее сына не сможет дальше противостоять такому испытанию.
Лео увидел свет в окне ее номера и сразу после полуночи постучал в ее дверь.
– Могу я чем-нибудь помочь?
Он убрал остывшие полотенца, приготовил кофе, держал на руках Алекса, чтобы Пейдж могла сделать несколько глотков. Он разговаривал обо всем на свете, о мужчине, которого встретил в кофейной лавке, о фильме, увиденном им однажды по телевидению, и Пейдж мало-помалу начала прислушиваться и реагировать.
Когда наступил рассвет, Алекс все еще был в лихорадочном состоянии, чтобы стоило рисковать везти его на далекое поле. Лео держал его на руках, а Пейдж стояла у окна, обхватив себя руками и наблюдая за тем, как сереет чернильная тьма и постепенно становится бледно-голубой. Нетерпение как болезнь сидело в ней.
– Лео, а что, если это был наш шанс, а я упустила его?
Голос ее дрожал, и она старалась перебороть позыв заплакать. Она боялась, что если расплачется, то уже никогда не сможет остановиться.
Лео молчал, шагая взад и вперед по грязному зеленому ковру и напевая что-то Алексу. Наконец он сказал тихим голосом, нежным, как рассвет:
– Дорогая, не думаете ли вы, что нам вскоре надо бросить это занятие и отправляться домой? Находиться здесь – это не лучшее для ребенка, да и для вас.
Он был прав. Разумом она понимала, что он прав, но сердце сопротивлялось.
– Я хочу еще раз попробовать, – сказала она. – Еще один раз.
Он посмотрел на нее, и в его глазах она увидела любовь и желание, несмотря на то, что она все еще была в запачканных грязью джинсах, которые носила вчера, на то, что она не умывалась и не причесывалась.
– Вы хороший человек, Лео. Вы заслуживаете лучшего.
Он улыбнулся ей.
– Позвольте мне самому судить, чего я заслуживаю.
Алекс заснул, и Лео бережно уложил его в маленькую кроватку, предоставленную мотелем.
– А сейчас идите и примите душ. Я посижу здесь и пригляжу за ним. А потом я принесу вам из кофейной лавки завтрак. А вы ляжете и поспите. Я останусь в кресле, и, если возникнут какие-либо проблемы, я тут же разбужу вас.
Она согласилась, хотя и понимала, что это эгоизм с ее стороны: Лео спал не больше, чем она. Она просто была слишком измучена, чтобы протестовать.
Алекс был беспокоен, он сбросил одеяло, и Лео снова прикрыл мальчика. Он на цыпочках вернулся в кресло и подобрал с пола роман в мягкой обложке, который читал последние несколько часов.
