Ненавижу магов (СИ) - Власова Мария Игоревна
Главарь махнул рукой, несколько головорезов притащили какие-то массивные ящики и, разложив их недалеко от стены пламени, начали доставать оттуда что-то маленькое и круглое. Какое-то у меня нехорошее предчувствие.
Нужно бежать отсюда, но сделать это с невменяемой женщиной будет тяжело.
Отпускаю ее лицо, вспоминаю все, что больше всего бесит в ней, в частности тавро насильника, которое красуется на наших спинах, замахиваюсь и даю ей пощёчину. Она падает словно кукла на землю, и я сразу же жалею о своем поступке. С какой стати я решил, что это поможет ей очнуться?
– О, первая семейная разборка? Как же я люблю участвовать в чужих разборках. Неужели Пенелопа рассказала про наши развлечения? В постели она что-то с чем-то! Правда?
– Ты врешь, – говорю спокойно.
Мне не нужно чувствовать его эмоции, чтобы понять это. Пенелопа вдруг поднимается с подгоревшего пола, но все ещё пылает. Хочу помочь ей, но она резко бросается вперед. Проходит через стену огня, тушит свое пламя и, как есть, голая бросается на шею к Красной Стреле.
Моя жена бросается на шею и обнимает другого мужика. САМА! Огонь свой так легко потушила, так еще и сделала это не для того, чтобы его Брачная Метка спалила. Да что с ней творится?!
– Не врешь? – недоверчиво уточняет этот ублюдок, слушая, как она что-то шепчет ему на ухо.
Возможно, это часть ее плана или всего лишь уловка, но обнимать голышом какого-то мужика, который настаивает, что у них что-то было – просто ни в какие ворота не лезет! Это вполне нормально, что я злюсь, что в ярости. Ненормально то, что я бросаюсь за ней и почти отрываю от этого мужика. А было ли то зелье на самом деле, спрашивается? Ведь я веду себя как ревнивец.
– Ну, так что, ты согласен? – бросает жена, смотря только на этого самодовольного козла.
– Шеф? Нам нападать? – в свою очередь интересуется перепуганный мордоворот.
– Это все меняет, красотка, – чуть снисходительно отвечает моей жене их главарь.
Нет, пора его поджарить, как курицу на гриле.
– Иван, – жена сжимает мою руку, но не в знак поддержки, а для того чтобы остановить.
– Ну, ладно, твоя взяла. Знал бы раньше, что у тебя такая фигурка, объединил бы наши активы давно, – смысл этой фразы не понять тяжело.
Щелкаю пальцами, и искра поджигает диван совсем рядом с этим ублюдком. Его самодовольная улыбка выводит из себя.
– Сов… Вальтер, не надо, – бормочет жёнушка, прячась от чужих взглядов за мной, – одежду тоже дашь, – бросает она уже не мне.
– Как скажешь, но в таком виде ты мне больше нравишься. И пускай твой муж больше не палит моё имущество, деньги на ремонт я вычту из твоих процентов.
– Стрела, так что нам делать? – спрашивает у своего начальника один из мужчин.
– Ну, что ж вы такие непонятливые? Советник – муж нашей дорогой Пенелопы, разве мы можем продавать родственников членов нашей организации? Конечно же, мы отпустим их.
– Но ты только что говорил…
Один из головорезов начал протестовать, а затем ни с того ни с сего упал как подкошенный.
– Моё слово – закон для всех, но не для меня. Кто-то ещё хочет с этим поспорить? – отзывается Красная Стрела, грозно осматривая своих людей.
Так это и есть его сила? На долю секунды мне показалось, что он использовал родовой огонь, но так и не понял, как именно. О Красном Огне давно уже никто не слышал, откуда он вообще взялся?
– А теперь все вон! – крикнул он, и его люди послушались, вытаскивая с собой своих раненых и мертвых.
Отпускаю жену, подхожу к перевернутому столу и сдираю оттуда скатерть, а потом молча укутываю в нее Пенелопу. Настолько, что она не может сама идти, поэтому хватаю ее на руки.
– Сначала одежду, – принимаю условия их игры.
– А мне он нравится, Пенелопа. Такой понятливый. Жаль не повстречались раньше, в семью бы к себе принял. Сюда.
Мы поднимаемся по лестнице, наверху длинный коридор с одинаковыми дверями. Открывает ближайшую и заходит внутрь, включая магией свет.
– Прошу, приятно провести время. Одежда в шкафу, берите, что хотите. Я пока схожу за вашими деньгами. В чём пожелаете получить свои деньги? Боюсь, медяками их вы далеко не унесете.
Показная любезность бесит. Его чувства явно противоречат словам, если не ошибаюсь, давая им определение – нетерпение, смешанное с надеждой. Так и хочется спросить, что она ему пообещала, но не при нем.
– В камнях, – отвечает жена бесстрастно.
– Хорошо, но это займет какое-то время, часа три, минимум. Будете путешествовать налегке? Можете остаться здесь до обеда, хорошо проведете время.
– Ушел, быстро, – говорю спокойно, хотя на самом деле мне меньше всего хочется оставаться в этом месте и на минуту.
– Как пожелаете. Бумага и ручка на письменном столе, Пенелопа, – бросает главарь перед уходом.
И что же такого она ему пообещала, спрашивается? Что-то связанное с бумагой, но что это может быть? Опускаю ее на пол, не надо было брать ее на руки, но так я хотя бы уверен, что никто не видел ее метку, мою остатки рубашки закрывают. Делает шаг от меня, стоит, закрыв лицо рукой. Скатерть провисает на спине, показывая Брачную Метку.
– Что ты ему пообещала? – спрашиваю, убирая ее волосы со спины.
Кожа гладкая, почти шелковистая, даже несмотря на жуткого вида рубцы вдоль позвоночника. Под моими пальцами по ее коже идут мурашки, узоры метки двигаются, показывая знакомую надпись.
– Слишком многое, – обреченно выдыхает она.
Дергает плечом, подробностей не рассказывает. Она вообще мало чего о себе рассказывает и чаще всего отмалчивается. Знаю, что уточнять не стоит и пробовать, потому меняю тему.
– Откуда шрамы на твоей спине? – касаюсь одного из них, самого большого и уродливого.
Она замерла, пока мои пальцы проходятся по нему, убирая волосы.
– Эти? Упала с дерева в детстве, – безразлично бросает.
На лице улыбка, но я замечаю, как дрожат ее плечи. Врет? Но я не чувствую лжи. Скорее всего, снова не договаривает. Но, возможно, дело не в этом, ее как будто все ещё трясет, как там внизу. Делаю шаг к ней, обнимаю со спины, кладя руки поверх ее. Расслабляется и прижимается спиной к моей груди.
– Что тебя связывает с этими отморозками? – задаю вопрос, чувствуя, что, скорее всего, сейчас ответит мне.
– Это просто банк, – злится, вырывается и быстрым шагом идет в сторону гардеробной.
– Просто банк? – не скрываю своей иронии.
Сажусь на кровать рядом с дверью гардеробной, не заглядываю туда, потому что вижу, что она сбросила скатерть на пол. Странное поведение для той, что ревела после моей глупой попытки ее испугать исполнением супружеского долга. Опять отмалчивается, это начинает бесить. Из нее, что, каждое слово клещами нужно вытаскивать?
– Обычные студентки училища Зельеваров не водят знакомств с бандитами, – пытаюсь снова привлечь ее внимание, выражая недовольство её связями.
Молчит, слышу, как скрипят вешалки.
– Не вкладывают в их дело огромные суммы денег, которых в принципе не может иметь бедная студентка родом из захудалого городка на границе с севером и дочь обычного автослесаря и доярки.
Все равно не отвечает, что заставляет встать на ноги и сложить руки на груди. Чего она добивается своим демонстративным молчанием? От меня ей не убежать, отпустить ее от себя в такой момент – полная глупость. И совсем не из-за ее пафосных речей, что я без нее не смогу, просто так мне спокойней.
– Мой отец не автослесарь, он разбирается в машинах, но это только хобби. Моя мать никогда не занималась хозяйством и тем более не работала дояркой. Я не единственная дочь своих родителей: у меня двенадцать сестер и один маленький брат. Живут они не в славном городе Бояре, на северной границе, а в маленькой деревеньке ещё северней этого города. Там, где густые леса, и не действуют законы этой страны, – слышу ее тихий голос.
Каждое слово разнится с тем, что фигурирует в ее деле, да и раньше в нем были нестыковки. В особенности, когда Пенелопа вспоминала о сестре, которой, если верить ее делу, не должно было быть. Заглядываю в гардеробную, она нерешительно поворачивается ко мне лицом и смотрит в глаза. На ней кружевная ночная рубашка, совсем тонкая. Ни в коей мере не скрывает ее привлекательной фигуры, заставляет чувствовать возбуждение и вспоминать последний поцелуй в лавке зельевара. Я тогда бредил, было так холодно, что до боли хотелось почувствовать тепло чужого тела. Слишком поздно осознал, что зашел в своих желаниях слишком далеко, она уже дрожала загнанная в угол моей больной фантазией.
