Филис Каст - Заговор богинь
Этния показала на берег моря за спиной Катрины.
– Они с Одиссеем пошли в ту сторону. И Агамемнон направился туда совсем недавно.
– Спасибо, – бросила Катрина и поспешила к берегу. – А тебе, может быть, стоит подумать о себе самой.
Агамемнон видывал прежде берсеркера, и не однажды. Хотя обычно он наблюдал издали, как Ахиллес убивает одного за другим троянцев и спасает греков в самых тяжелых сражениях. И ни разу царь не испугался твари, которая овладевала воином. Но сейчас... Царь простоока менел.
Он нашел Ахиллеса и Одиссея на морском берегу, Где израненный воин беспокойно расхаживал вдоль самой кромки воды, пытаясь справиться с бурей чувств. Одиссей что-то говорил другу – тихим, успокаивающим тоном, – но тут он заметил Агамемнона, и оба замолчали ожидая, пока царь греков подойдет к ним.
– Ну, говори! – сказал Ахиллес.
– Он ушел. Патрокла нет больше в этом мире, – ничуть не солгав, сказал Агамемнон, – Я решил оказать честь его памяти, лично сообщив тебе об этом.
– Честь? – прорычал Ахиллес. – Нет в этом мире ни чести, ни справедливости, ни надежды! Мой двоюродный брат умер, прикидываясь мной! Где тут честь?
– Я не согласен с тобой, Ахиллес, – возразил Агамемнон, тщательно скрывая ликование, охватившее его при виде того, как рушится суровое самообладание, которое обычно было свойственно Ахиллесу, – рушится, как опорная колонна какого-нибудь акрополя. – Его заставила притвориться тобой любовь к Греции, желание сразиться за ее честь. А Гектора на его дорогу привела сама судьба.
– Судьба! Я проклинаю богинь судьбы и их прислужников на Олимпе! В этом мире нет чести, справедливости, надежды, но в нем есть месть!
Последние слова перешли в яростный рык.
– Ахиллес, друг мой... Давай вернемся в лагерь и обсудим план погребальных игр в честь твоего кузена, – предложил Одиссей, становясь между царем и воином.
– Прислушайся к Одиссею, Ахиллес. Я готов даже согласиться, что греки не станут сражаться все десять дней, пока будут длиться почетные игры. Хотя нам придется подождать, пока не закончатся сегодняшние сражения. Многие мирмидоняне до сих пор бьются с Гектором. Он как будто превратился в одержимого после того, как ранил Патрокла, – закончил Агамемнон, наслаждаясь иронией, скрытой в его словах.
Одиссей схватил царя за руку.
– Хватит, Агамемнон! Ты знаешь, что мирмидоняне последовали за...
Агамемнон вырвал руку из крепких пальцев Одиссея.
– Ты слишком много себе позволяешь, итакиец!
Тут глаза царя внезапно округлились, и он, спотыкаясь, отступил на несколько шагов.
Одиссей стремительно развернулся с криком:
– Нет, Ахиллес, нет!
Но было слишком поздно. Глаза Ахиллеса засветились ржаво-красным, кровавым светом.
– Скажи ей, что сны закончились. Она должна вернуться домой, обратно. И попроси ее простить меня.
Голос великого воина уже звучал слишком низко, переходя в горловое нечеловеческое рычание.
Ахиллес вскинул руки к небесам и вызывающе заревел, все его тело сотряслось от бешеного гнева.
Агамемнон продолжал пятиться от того, что еще недавно было Ахиллесом. Да, воином овладел берсеркер, но на этот раз все было как-то по-другому... Тело Ахиллеса увеличилось, мышцы разбухли почти непристойно. Шрамы покрыли все тело, и стало казаться, что Ахиллес собран из отдельных кусков... объединенных только болью. В его лице почти не осталось человеческого, оно стало мордой зверя, чудовища, твари, которой было неведомо ничего, кроме ярости и жажды крови. Агамемнон вдруг понял, что именно произошло у него на глазах, и, несмотря на страх, с трудом подавил победный вопль. До сих пор Ахиллес всегда сражался с берсеркером, сопротивлялся ему. Он стремился сохранить хотя бы слабые следы человечности, чтобы потом найти обратную дорогу.
Но на этот раз Ахиллес не собирался возвращаться
То, чему стал свидетелем Агамемнон, было полным и окончательным разрушением человеческой природы, гибелью самой души. Хотя Ахиллес, наверное, и оставался жив где-то в глубине этой искаженной оболочки, он сдался и наконец решил принять свою судьбу.
Снова оглушительно взревев, тварь, бывшая прежде Ахиллесом, помчалась к стенам Трои.
Агамемнон облегченно вздохнул. И ощутил на себе взгляд Одиссея. Царь нагло глянул на итакийца.
– Я оказал ему услугу. Он завершит свою войну, и, без сомнений, его имя будут помнить долгие века благодаря тому, что он сейчас сделает.
«Да, конечно, – мысленно добавил Агамемнон, – этот последний кусочек головоломки трудно было уложить на место... трудно, но необходимо».
– Ты намеренно вызвал в нем ярость.
– Он выбрал славу много лет назад. Я просто осуществил его желание.
Острый взгляд Одиссея внимательно изучил стареющего царя.
– Ты солгал.
Агамемнон пожал плечами, укрытыми золотыми одеждами.
– Нет. Патрокла действительно нет больше в этом мире, а мирмидоняне вышли на поле боя, как, я полностью уверен, и Гектор.
Одиссей покачал головой. Он с нескрываемым отвращением смотрел на царя греков, когда Катрина, спотыкаясь, торопливо перебралась через песчаный холм и подбежала к ним.
– Ахиллес... – выкрикнула она, пытаясь перевести дыхание – Где он?
– Он милуется с самой Судьбой вместо тебя, царевна, – с ядовитой усмешкой ответил Агамемнон.
– Что ты сделал, ты, кусок старого дерьма? – воскликнула Катрина.
– Не смей так говорить со мной, женщина!
– Ох, да пошел ты! – закричала Кэт, быстро шагая к нему с таким выражением лица, что Агамемнон от изумления отступил назад.
Катрина с презрением посмотрела на него и обратилась к Одиссею.
– Что тут случилось?
– Ахиллес узнал, что Патрокл умер, – ответил Одиссей, – Им овладел берсеркер, и Ахиллес намерен убить Гектора.
Катрине показалось, что мир перевернулся. В ушах отчаянно звенело, и она едва расслышала собственные слова:
– Нет... нет, он не умер!
– Ну, скоро умрет, – негромко произнес Одиссеей. – Ему теперь ничто не поможет. Чудовище полностью победило человека.
– Да не Ахиллес, а Патрокл! – возразила Катрина, стараясь не разрыдаться от отчаяния.
Одиссей резко повернулся к Агамемнону.
– Ты сказал, что Патрокл умер!
– Я сказал, что его больше нет в этом мире, и это именно так.
Катрина прочла правду в самодовольных глазах Агамемнона.
– Ты знал, что Патрокл не умер. Ты видел, как он исчез!
– То, что я видел, доказывает лишь одно: ты – не троянская царевна.
Катрина скривилась.
– Ну наконец-то ты хоть в чем-то прав. Да, я не древняя женщина, с которой ты мог бы обращаться по-хамски.