Симона Вилар - Ведьма княгини
После ее слов установилось молчание. Кое-кто хмурился, а недовольно или от раздумья, Ольга не ведала. Но она заметила, как на нее смотрит Асмунд. Старый воин редко улыбался, но сейчас глаза его лучились теплом и одобрением.
«Небось думает, что это на меня так повлияли беседы с попом Григорием о милосердии и грехе смертоубийства», — усмехнулась про себя княгиня. И сама себя постаралась уверить — ничего подобного. Ибо боялась признаться, что речи христианина Григория о муках за грехи после смерти ее и впрямь напугали. Ведь убиенные ею послы, ведь порезанные по ее наказу бояре древлянские на тризне — они по-прежнему снились ей по ночам. Это было… мерзко было.
Постепенно воеводы опять загомонили. Кто-то находил, что может так и получиться, как предлагала Ольга. Иные по-прежнему считали, что нужно идти в леса и уничтожать села, уводить людей в полон, а на месте селений оставлять лишь пепелища, чтобы лесным отрядам негде было получать укрытие и провиант. Были и такие, кто предлагал упредить местных, чтобы сообщили в леса своим, что за каждого убитого из засады русича они будут убивать в каждом селище по десятку их соплеменников-древлян. Но в итоге все опять сошлись на, том, что пока они станут таскаться по лесам, так и до Корочуна[98] можно тут увязнуть, а еще неизвестно, что тут творится в это время, когда нечисть особенно сильна. Да так можно и дождаться, что к Малу Древлянскому придет подкрепление от волынян — а это сильные дружины. Уже не говоря о том, что не следует долго держать в лесах такое отборное воинство, когда и иных врагов у Руси хватает.
И тут вдруг вышел вперед пленный волхв Малкиня, слова попросил.
Этого древлянского волхва по какой-то странной прихоти Свенельда не держали связанным, не охраняли, но ведь и впрямь складывалось впечатление, что Малкиня не спешит к своим. Он ехал в обозе, и, как отметили некоторые, во время своих нападений древляне особенно старались уничтожить волхва, даже осмелились на вылазку из леса, рванись к нему — то ли убить, то ли освободить. Скорее убить, так как воз, за которым успел схорониться Малкиня, почти весь был утыкан древлянскими стрелами. Тогда-то Свенельд и повелел выдать служителю доспех, а Стоюну и еще одному варягу оберегать заложника. Что же до того, что Малкиня не уйдет к своим, Свенельд понял, заметив, как тот приглядывает за Малфридой, заботится о ней услужливо, как иная бабка-нянька. Свенельда это и злило… и успокаивало одновременно. Он знал, что лучшего стража для его беременной жены не найти. Да и как будто что-то нравилось ему в Малкине. Этот ведун был из тех людей, с которыми Свенельду было интересно, в которых он угадывал ту внутреннюю силу, какая может выступить и против рати. И сейчас, когда Малкиня, пленный и словно бы не смевший являться на сбор воевод, вдруг так решительно выступил вперед, Свенельд тоже поднял руку, призывая к тишине, дабы послушать, что скажет этот высокий тонкий парень в кольчуге поверх темною истрепанного одеяния волхва.
— Вы пришли в лес с оружием и местью, хоробры, но по пути вы уже не раз бывали в селищах древлян, вы общались с их жителями. И разве вы не поняли, что ваш приход они воспринимают не только как завоевание, но и с облегчением?
Он умолк на миг, дав присутствующим подумать о сказанном. Их тут, в крепком срубе, собралось достаточно, кто на скамьях сидел, кто на потемневших от грязи половицах. Варяги, русичи разных племен, бородатые, кто в доспехе, кто в кожаной куртке с бляхами, кто на манер тех же древлян шкуру на плечи накинул — все они являли собой грозную картину, но и какую-то расслабленную в этот миг. Может, потому, что во главе этого воинства стояла женщина, Ольга?
Ей одной вьделили почетное высокое место и покрыли скамью пушистой шкурой. Малкиня заговорил:
— Древлянский князь Мал совершил большую оплошность, воззвав к темным богам ради победы. Я не осуждаю его, я сам тогда был напуган и поддался на эту уловку. Но теперь я понимаю — так племя не спасти, а погубить можно. Теперь же нежить схлынула, древляне перестали бояться собственной тени, опять принялись ходить в леса да заниматься своими промыслами, опять их бабы стали рожать детей, а стариков можно хоронить с почетом, а не отдавать зверью и нелюдям на растерзание. Вот поэтому многие древляне и не видят особой беды в вашем приходе. Не все, конечно, многие доверчиво надеются, что их лесные витязи смогут отбиться от Руси, смогут, как встарь, стать отдельным диким племенем, живущим по своим законам, ну да то время уже прошло, теперь только неразумные да рьяные хотят погибнуть ради того, что они называют свободой. Те же, у кого мудрость и совет в селищах, скорее сообразят, что жить-то продолжать надо. И с такими вы вполне сможете сговориться. Конечно, я понимаю, что если вы победите, если погубите князя древлян, то обложите это племя данью пуще прежней. — Он посмотрел туда, где сидела Ольга, и она медленно и согласно кивнула. Ее лицо было сурово и непреклонно. Малкиня негромко вздохнул и продолжил: — Но все же сговориться и решить дело миром вы сможете. Это будет и вам во благо, и древлянам. А как вы с подобным справитесь… тут у кого сколько мудрости.
— На что это ты намекаешь, длиннополый! — резко вскинулся кто-то, но тут встала Ольга и подняла руку, требуя слова.
— В том, что сказал этот ведун, есть своя правда. Поэтому, думаю, стоит попробовать пройтись по окрестным селищам. Проводников сами древляне готовы дать, я с ними разговаривала. Но я никому не возбраняю поступать так, как того от него потребует положение. Где силком, а где и милком вы сможете распространить свою власть. Но одно потребую: как только кроны начнут желтеть, как волхвы объявят время отмечать день матери Макоши[99] — возвращайтесь сюда. А там, — и да помогут нам боги! — и на Искоростень пойдем. Ибо пока мы не убьем Мала Древлянского, у древлян будет за кого сражаться. А я не получу успокоения и не буду считать мужа своего окончательно отмщенным.
При последних ее словах воеводы почтительно опустили головы, но и потом никто не возражал. Тем, кто жаждал войны, княгиня предложила только ее отсрочку, тем, кто хотел обойтись малой кровью, — она давала на это шанс. Даже почтенный боярин Асмунд похвалил ее решение, а к слову первого советника Игоря многие прислушивались.
Потом они долго изучали нарисованную на большом куске телячьей кожи карту, обсуждали, кто куда и с какими силами тронется, кто кого возьмет в проводники, рассматривали пути по рекам и ручьям, где можно было пройти, не заплутав в чаще. Было решено, что часть войска двинется на полуночь хоть до самой Припяти, их возглавит воевода черниговский Претич, а другую рать, которую поведет Свенельд, они направят на полудень вдоль границы, хоть до истока реки Тетерев, а там… будет время, пусть идут далее, а нет, — их тут ждут. Еще немалые силы — в основном из варягов и киевской дружины Асмунда, было решено оставить вместе с Ольгой и маленьким Святославом: как для охраны, так и для вырубки леса в широкую просеку к киевским заставам, чтобы было откуда ждать пополнения и подвозить провиант. На том, чтобы именно Асмунд остался, настоял Свенельд, но да ему и не перечил особо никто. Старый воевода — он хоть опытен, но уже и стар, ему сидеть да лад наводить легче, чем рыскать по чащам.
