Метель, или Барыня-попаданка. В вихре времени - Наталья Алексеевна Добровольская
На это отозвался такой гул голосов, плача, радостных выкликов, что Натали не выдержала и сама чуть не заплакала – напряжение от оформления сделки покинуло, и она смогла немного расслабиться.
Вдруг вперед всех из толпы вышел старик, который опирался на руку молодого парня, очень на него похожего. Старик поклонился в пояс, с трудом разогнулся и одышливо произнес:
– З вяртаннем, ваша благароддзе, матухна Наталля Аляксееўна, вядома, многія з вас даведаліся. А вось вы пазнаеце мяне?[11]
Натали с удивлением вгляделась в старика и узнала в нем дедова старого доверенного слугу, Луку, бывшего его денщика, который и спас его после ранения – перевязал, отвез к лекарю, ухаживал за ним, как за малым ребенком. Дед хотел дать ему вольную, но тот отказался со словами: «Куда же я от вас, ваше благородие?» Так он и остался в доме, помогая деду воспитывать девочку.
Тут от удивления барыня вновь перешла на русский язык, который старик хорошо понимал:
– Дядюшка Лукаш? – а она звала его именно так. – Ты ли это?
– Я, я, барыня, рад, что дожил до вашего возвращения! Вижу, что все у вас хорошо, раз смогли вернуть себе имение. А это внук мой, Лукашик, помощник мой. Но что же мы во дворе стоим, вот ваш дом, теперь вы в нем хозяйка! – старик также перешел на русский язык, который перенял от деда.
И они все вместе зашли вновь в старый-новый дом. Стол еще стоял накрытый, и Натали пригласила старика присесть к нему, видя, что тому тяжело стоять. Дядюшка Лукаш поклонился и сел с достоинством. Его внук остался стоять. Женщина стала расспрашивать его:
– Ты же знаешь, дядюшка Лукаш, что не по своей воле я рассталась со своим родным домом и продала имение и деревню.
– Знаем, все знаем, матушка барыня, и про мужа вашего покойного, царства ему небесного и прощения за все грехи, и про всю жизнь вашу тоже до нас слухи доходили.
– Ну, расскажите, а как вы тут жили? До меня тоже только отдельные вести доходили, все-таки больше семи лет прошло, как я отсюда уехала.
– Ну что ж сказать, барыня-матушка, плохо мы тут жили. Хозяина своего и не видели почти, а всеми делами управляющий занимался. Только он больше внимания заводику уделял да вино пил, а остальное его и не волновало – только денег требовал все больше да лютовал знатно, когда что не по нему было. Дед ваш, Георгий Иванович, царство ему небесное, за все годы и не наказывал никого, а этот аспид и руки мог распустить, и на конюшню драть отправить!
– Ничего, дядюшка Лукаш, кончилось его время. Тебя я хотела управляющим сделать.
– Нет, матушка-барыня, стар я стал для управляющего, есть кто и помоложе. Вот внучок мой – Лукашик – его возьмите, толковый будет помощник, а я уж за ним пригляжу.
Парень с достоинством поклонился. Барыня посмотрела на него – держался тот спокойно, выглядел опрятно, лицо его было умным и располагало к себе.
– Ну что же, посмотрим, как себя покажет. А старостой кто сейчас в деревне?
– Староста тоже управляющего друг, Иванка, помните ли такого?
– Иванка? Так он самый драчливый да скандальный парень был по деревне! И за девушками первый бегал, хоть и не любили его! Неужели поумнел да за дело взялся?
– Как бы не так, барыня, таким и остался, еще и хуже, он и был у управляющего в главных слугах, он и людей наказывал! Сколько из-за него слез наши бабы да девки пролили, скольким он жизнь испортил! И не рассказать!
– А где же он сейчас?
– Да как узнал, что деревню продают, так и исчез, даже следов не оставил! Все хозяйство свое бросил, а сам пропал – как в воду канул! Видно, чуял, что отольются ему наши слезы.
– Так надо в розыск на него подать! А то беглым будет числиться!
– Бог его рассудит – сильно далеко ему зимой и не убежать!
– Ну ладно, о старосте еще поговорим. Ты лучше вот скажи – что с имением, вижу, что и тут мало порядку.
– Ну про дом вам лучше Авдотья расскажет, ключница ваша.
Тут вперед вышла старушка, в которой Натали с трудом узнала свою любимицу – хозяйку усадьбы. Именно она нередко прятала ее маленькую в своих широких юбках, когда дед сердился на девочку, именно она ласкала ее и вместе с Настасьей нянчила и баловала, именно она отказалась уехать вместе с ней, объяснив, что не может бросить родную усадьбу.
Она тоже бросилась к женщине со слезами радости на глазах:
– Матухна-заступніца Маці Божая, сподобила мяне зноў убачыць вас, ваша благароддзе Наталля Аляксееўна![12]
– Аўдоцця, Авдотьюшка, якая я табе высакароднасць, памятаю, як ты мяне яшчэ паненкай Натальюшка называла! А я цябе зусім маленькая цетачкай Дотей клікала! Памятаеш?[13]
– Як забыцца, матухна Наталля Аляксееўна! Ужо і не спадзяваліся мы з вамі зноў пабачыцца! І ніхто і не ведаў, хто наша маемасьць ды весачку купіць! Ужо да самага дрэннага падрыхтаваліся, хоць і так худа жылі![14]
Натали вновь перешла на привычный язык, зная, что и Авдотья его понимает. Все дворовые хорошо владели и своим, и великорусским языком.
– Ладно, Авдотьюшка, теперь все позади! Я вот что вам скажу. Я пока не знаю, здесь я буду жить, или в Васино останусь – там моя крестница живет, родная моя душа, да и переболела она серьезно недавно – не могу пока я ее без пригляда оставить. Да и оформить все надо окончательно, все бумаги как следует в порядок привести. Поэтому пока я вас оставлю, но дня через два вновь приеду. Надо за это время усадьбу отмыть да в порядок привести. Ты уж тут сама распорядись, если что надо будет, пока Лукашику говори, мы потом все обсудим. Старосту сами деревенские пусть выберут, хозяйство Иванкино пока не трогайте, да приглядывайте – вдруг и он сам объявится.
С этими словами она вновь вышла на улицу и то же самое повторила крестьянам. Они одобрительно загудели:
– Не хвалюйцеся, матухна – барыня. Цяпер мы ў надзейных руках. Дзядулю вашага, яго высакароднасць, Георгія Іванавіча толькі добрым словам
