Орчиха в свадебной фате - Соня Мишина
― А если не захотел услышать, то я сделаю так, чтобы захотел! ― скрипнул зубами Алаир и вновь стал твердить подсказанное шаманом заклинание.
Он твердил его день и ночь, и второй день, и третий, и седьмой.
Орки приносили ему еду и воду, но он не ел, а только изредка смачивал глотком питья пересохшее горло и, присев у камня рода и покачивая на руках жену, продолжал призывать отца-Ора.
«Десять дней! ― мысленно напоминал себе Алаир, со страхом отмечая, как истекают очередные сутки. ― У меня есть всего десять дней, чтобы достучаться до Духа Великой степи и уговорить его вернуть мне жену».
Кто знает, как долго еще продержался бы трибун без еды, без сна, без отдыха, но на восьмой день его бдений произошло чудо. Правда, сам Алаир его сначала и не заметил…
Глава 32. Счастье — это когда все дома!
Барбра. Крепость клана ор-Тунтури — загородная резиденция короля Эквита
Алаир раскачивался, как заведенный, и останавливаться, похоже, не собирался. Он даже не заметил, что я сделала несколько глубоких вдохов и попыталась открыть глаза. Все-таки недельная спячка, или как лучше назвать состояние, в котором находилось моё тело, пока я отсутствовала, не пошла на пользу.
Ресницы слиплись, во рту пересохло так, что я, как ни старалась, не могла издать ни единого звука. Руки-ноги затекли и не слушались. В общем, дать понять окружающим, что я уже с ними, оказалось непростой задачкой. Пораскинув мозгами, я решила, что, пожалуй, если я покашляю — это уж точно не останется без внимания.
Снова вдохнула поглубже и хрипло, скрипуче кашлянула.
Ох! Ой! А-а-а!
Алаир услышал-таки кашель. Но вместо того, чтобы влить мне в рот хотя бы пару капель воды, принялся трясти мое тело, как грушку, словно хотел вытрясти из меня душу, которая и так только-только вернулась в свое пристанище.
― Барбра! ― засипел он простуженно. ― Ты меня слышишь?!
― А-ха-а-а! ― каркнула я в знак согласия и тут же взмолилась. ― А-а-а-стана-а-ви-ись!
…Да я на каруселях, которые одновременно в трех плоскостях движутся, такой тряски не испытывала! Меня даже начало укачивать.
― Трибун! Стой! Дай сюда девчонку! Ты из нее кости вытрясти собрался?! ― О! А вот и спасение подоспело в лице тётушки Хави.
Ее голос, в отличие от голоса Алаира, звучал пусть и недоверчиво, но вполне разумно. И действовала добрая банщица также по уму.
― Пусти-ка, плесну девчонке живой водицы в рот. Надо ж ей хоть чуток силы дать! ― Орисса сумела-таки отобрать меня у трибуна, уложила мою голову себе на колени, а уже в следующий миг на мой деревянный от недостатка влаги язык полилась живительная амброзия.
Я начала жадно глотать, ощущая, как с каждым движением горла оживает тело, наполняются силой мышцы, разгоняется по жилам кровь.
― Барбра, ты как?! Не молчи, скажи же что-нибудь! Дай знать, что ты меня слышишь! ― Алаир, не имея возможности трясти меня целиком, схватил и начал трясти мою руку.
― Тетушка, а дай-ка и Алаиру пару глотков воды, что-то он скрипит, как несмазанная дверь, ― все еще не имея возможности открыть глаза, попросила я. ― Заодно, может, и извилины в его мозгу на место встанут, а то, видно, заело там что-то.
Банщица засмеялась ― счастливо и задорно:
― А ты, Барбра, даже на пороге царства Духа Степи шутить не забываешь! Истинная орисса! ― прокомментировала она моё выступление и тут же обратилась к Алаиру. ― Трибун, твоя жена желает, чтобы ты хлебнул живой водицы. Не откажешь в просьбе воскресшей?
Алаир замялся. Прошептал что-то неразборчивое. А через пару мгновений я услышала гулкие звуки ― глотал мой супруг жадно и громко. Горло у него, похоже, пересохло почти так же сильно, как у меня.
Но вот трибун утолил жажду и вновь склонился ко мне. Я поняла это по тому, как близко раздался его шепот:
― Что ж ты не взглянешь на меня, жена? Неужто видеть не желаешь?
― Может, и желаю, да только глаза не открываются, а капнуть в них живой водицы что-то никто не торопится, ― ворчливо отозвалась я.
Нет, ну а как иначе? Трибун и банщица будто плохих земных фильмов пересмотрели! Тех, в которых люди, полгода отлежав в коме, вдруг встают, отряхиваются и идут по своим делам, как ни в чем не бывало. Но даже я, музыкантша, знаю, что в реальной жизни так не бывает! Был у нас в консерватории случай… А! Некогда сейчас вспоминать.
Пока я пыталась переключиться на мысли о насущном, тетушка Хави все же вытрясла из фляги остатки живой воды. Как раз хватило, чтобы промыть мне оба глаза. И вот тогда, наконец, я сумела разлепить веки и взглянуть на мужа.
Ну, что сказать? Выглядел он ужасно. Сосудики у него в глазах полопались, и сапфировая синь радужек на алом фоне смотрелась как озерцо студеной воды посреди застывающей лавы. Под глазами залегли черные круги. Черты лица заострились, а щеки прорезали глубокие морщины. Бледная кожа отдавала легкой зеленью, и я не знала ― то ли это проступило наследие прабабки-ориссы, то ли магварру срочно требовалось проверить печень. Надо будет подсказать остроухому целителю: пусть друга осмотрит.
― Ну здравствуй, муж, ― шепнула я и потянулась ладонью к щеке Алаира.
Он вновь схватил мою руку, но трясти уже не стал. Прижал ладонью к своему лицу. Сам замер безмолвной статуей, даже дышать перестал. Если б не перекатывающиеся под моими пальцами желваки, я бы решила, что он и вовсе окаменел.
― Алаир, дыши, пожалуйста, ― встревожилась я. ― Все же хорошо! Я тут, я вернулась и уже никуда не исчезну.
Алаир вздрогнул.
― Не исчезнешь? ― переспросил недоверчиво. ― Можешь поклясться в этом, Барбра?
― Могу! ― уверенно заявила я. ― Уже могу. Клянусь, больше никаких приступов, никаких длительных обмороков!
Алаир хрипло выдохнул, на несколько мгновений заслонил глаза локтем. У него дрогнули губы и дернулся кадык.
Тетушке Хави наблюдать за нашей беседой стало неловко. Воспользовавшись паузой, она решила высказаться:
― А не пойти ли
