Тайна Верховной жрицы - Виктория Виноградова
Следом за этой мыслью к Рурыку пришла окончательная уверенность: он имеет право стать новым императором. Причем не из-за обширных знаний и богатого управленческого опыта. Просто в отличие от остальных, он не боится взять власть. Не ждать, когда кто-то оценит тебя по заслугам и наградит ею, а именно взять.
Рурык шел среди народа уже не просто как лидер, а с ощущением, что ему действительно предстоит стать новым императором Иривии. Он это чувствовал каждой клеточкой тела. Даже движения его поменялись: из них ушла суетливость, осанка стала горделивее, жесты увереннее.
Все то время, пока демонстранты готовились к осаде императорского дворца, со сцены доносились подбадривающие речи. То и дело по площади раскатывалось скандирование «Альберг, прочь! Альберг, прочь! Альберг, прочь!». Народ его радостно подхватывал и с вызовом смотрел в сторону дворца.
У подходов к дворцу стояла полиция: молодые парни в серой униформе выстроились плотными рядами. Снег припорошил их плечи, придавая сходства с озябшими воробьями. Полиция тихонько переминалась с ноги на ногу, чтобы хоть как-то согреться. Каждый из них сейчас предпочел бы оказаться дома, в тепле, рядом с родными и близкими, но был вынужден отрабатывать зарплату, охраняя императора от разгоряченных протестующих.
Разрешения использовать оружие не поступало, и полицейские с опаской посматривали на вооруженную толпу.
Демонстранты наступали, улюлюкая и подзуживая. Кто-то помахивал металлическими трубами и железными штырями, другие раздобыли фермерские вилы и лопаты, третьи держали наготове мешочки с землей. Самые молодые издали швыряли в стражей камни и мусор, но кидали опасливо, готовые в любой момент отбежать на безопасное расстояние. Однако вид смирно стоящих «имперских прихвостней» и безнаказанность деяний искушали толпу, провоцируя на решительные действия.
— Альбрег прочь! Альберг прочь! Альберг прочь! — продолжал скандировать Рурык, шагая впереди протеста. Он скинул с себя пальто, оставшись в одной белой рубахе и красных штанах.
Народ подхватывал лозунг, подходя к полиции в плотную. Стенка на стенку.
Протестующие остановились возле стражей. Стуча палками о мостовую и выкрикивая «Альберг прочь» они ждали отмашки командира. В этот момент кто-то из подростков поджег мусорный бак и швырнул им в полицейских. Стража, следуя инструкции, тут же скрутила подростков и потащила в сторону.
И в этот момент толпа взорвалась! С криками «наших бьют» демонстранты набросились на полицию, колотя дубинками и срывая с них защитные каски. Те отбивались, не зная, как защищаться от озверевшей толпы. В полицейских летели камни, молодые пацанята, точно стайка шакалов, набрасывались на отдельно стоящих стражей, отбирая у них оружие. Полиция ставила магические заслоны, но народ раз за разом разбивал их атакующими заклинаниями. Дым, взрывы, крики — все сливалось в едином вихре. Казалось, только что полиция стояла под одну сторону, а демонстранты по другую. Теперь же все смешались, и порой было не понятно, где свои, а где чужие.
От дыма першило в глотке, слезились глаза. От постоянных взрывов глохли уши. Все куда-то бежали, что-то кричали, кого-то били. Полицейские скручивали наиболее активных нападающих, те, наоборот, брали в плен полицейских. Народ оттеснял стражей все ближе к воротам императорского дворца. И пока чиновники и аристократы в спешке покидали резиденцию через черный вход, люди точно морские волны, бились об островки полиции, стремясь прорваться к заграждениям.
— Вперед! Не отступайте! — кричал Рурык. — Дворец почти наш!
Казалось, что его не касались ни дубинки полиции, не пролетавшие камни. Будто сегодня он стал неуязвимым.
В этот момент подбежало подкрепление: вооруженные полицейские. Они начали стрельбу без предупреждения. Стреляли по мостовой, отгоняя народ. Но даже это не могло охладить пыл. Толпа, видя перед собой пример бесстрашного Рурыка, слепо шла за ним. Порвавшись к запертым воротам, они лезли через высокое заграждение. Полиция пыталась стаскивать их с ворот, но те пинались, продолжая карабкаться.
Полез и Рурык. Ему удалось вскарабкаться на самый верх ограды. Он встал, выпрямившись во весь рост, лишь одной рукой придерживаясь за выступающие колья забора.
— Страна будет нашей! — заорал он.
В этот момент раздался выстрел.
Рурык не сразу понял, что произошло. Но вдруг почувствовал тепло в груди: алое пятно расплывалось на белой рубашке.
Руки задрожали. В глазах потемнело, и он повалился назад, в толпу. Народ подхватил его и оттащил в сторону, на газон.
Бывший мошенник лежал на мокрой земле, не чувствуя холода. Кто-то из ребят суетился вокруг него, пытался остановить кровотечение, приговаривал, что все будет хорошо, и он обязательно поправится. Рурык не замечал этой суеты. Сейчас он не видел ничего кроме молочно-серого неба и падающих хлопьев снега.
«Вот так всю жизнь и прожил, гоняясь за неуловимым будущим», — думал он. Боевой настрой резко сменился меланхоличными размышлениями.
Рурык вспомнил детство и юность, вспомнил как мечтал о собственной конюшне и поместье. Когда все это стало для него неважным? В какой момент он отбросил то, что шло из души, променяв на стремление к власти? А Собор? Он ведь так и не узнает, о каких сокровищах шла речь.
Савениец пытался вспомнить: были ли поступки, за которые его помянут добрым словом? Успел ли он сделать хоть что-то, чем мог бы гордиться на том свете?
И не смог.
Вся жизнь его была чередой обид на людей и желания доказать имп, что он чего-то стоит. А для себя-то он так и не пожил.
Ему хотелось жить. Как никогда прежде. Хотелось второго шанса. Все исправить, Элику найти.
Ведь хорошая девчонка. Умная, красивая, характер его паршивый терпела. И ведь нравилась. С первой встречи нравилась. И он ей нравился. Знал, чувствовал, но никогда даже виду не подавал. Все не до романтики было. Сначала дела, планы, богатство, а потом все остальное.
Теперь даже и не узнает никто, что он погиб. Как скоро его забудут те, кто только что на площади готов был идти за ним хоть к Рамону в пещеру? Неделя? Месяц?… Завтра?
Кто станет оплакивать его?
Никто.
И вот это самое горькое осознание. Никому он такой замечательный и гениальный не нужен.
Эта мысль обжигала грудь гораздо сильнее, чем пуля.
Рурык тяжело выдохнул.
Вспомнил, что за всей этой суетой позабыл матушкины наставления.
Ощущая, что теряет сознание, опустил ладони на холодную почву.
«Прости меня, Иривия, — прошептал он пересохшими губами, — не вышло у меня помочь тебе. Хотел, да, видно, не той дорогой пошел. Видишь, как получилось? Ты не держи на меня зла. И спасибо тебе за все».
Глаза закрылись.
В толпе раздался возглас:
— Это он!
Люди расступались, протестующие и полиция замирали. Сквозь народ шла
