Кошка Белого Графа - Кира Калинина
в которой я переношусь в Зыбь и вспоминаю сказку о Многоликом
На следующее утро Рауд снова повез меня в город. Должно быть, остаток ночи после бала он не спал – лицо осунулось, под глазами тени. Но держался он бодро, а от его улыбки веяло надеждой.
На этот раз нашей целью стал чумазый трактир под обветшалой тесовой крышей, больше похожий на воровской притон, какими их описывают в книгах. Дверь черного хода открыл щуплый мальчишка в мятой курточке, буркнул басом: «Наверх», – и удалился вразвалку. Рауд сразу предупредил, что возьмет меня на руки, чтобы не пришлось идти голыми лапами по грязным вонючим ступеням. В недрах трактира, несмотря на ранний час, слышались пьяные голоса и стучали кружки, но на лестнице нам никто не встретился.
На втором этаже в просторной, неожиданно чистой комнате обитала настоящая дазская шаманка. Не такая старая, как матушка Гиннаш, но пожившая – с лицом цвета ореховой шкурки, глазами, как воды северных морей, и сединой в неопределенно-темных, аккуратно подобранных волосах с вплетенными в них бусинами и перышками, такими мелкими, что сразу и не заметишь.
Колпака с монетами она не носила. Одета была в зеленое шерстяное платье с кокеткой, обшитой черно-красной тесьмой. На груди тонкие костяные бусы со священными символами, на руках по браслету. Когда она двигалась, из-под ворота и рукавов выглядывали тусклые темные узоры, какие рисуют на коже иглами и краской.
Но это если приглядеться. А так – обычная женщина. Встреть я такую на улице, не нашла бы в ней ничего особенного. Только пахла дазка незнакомыми горькими травами, и запах этот навевал мысли о луговых просторах и диких стадах.
Она без спросу запустила грубые пальцы мне в опушку шеи и выдернула клочок шерсти. Послюнявила его, раскатала в ладонях, потом закрыла глаза и долго раскачивалась, что-то мыча себе под нос.
Рауда это не удивило. Он положил руку мне на плечи, предлагая ждать.
– Вижу твое тело, – сказала шаманка низким голосом. – Молодое тело, красивое. Живое пока, не ослабело даже. Значит, крепко веришь. Это хорошо.
Шарик на моей груди вдруг засветился. Стены комнаты раздвинулись, встали темным лесом по одну сторону, седыми горами – по другую. А между ними раскинулась равнина, покрытая редкой зеленью поверх старой пожухлой травы.
Тут и там возвышались валуны, подернутые инеем. На самом большом, скрестив ноги, сидела девушка в штанах и рубахе из мягкой кожи с бахромой на подоле и рукавах. Ее лицо, расписанное цветные узорами, светилось, будто озаренное солнцем, хотя небо было затянуто слоистыми облаками.
Пожилая шаманка тоже никуда не делась, как и Рауд Даниш, устроившийся на тахте рядом со мной, но оба они стали прозрачными, словно привидения. Обстановка трактирного жилища размылась и поблекла. Это было как во время наших с Раудом разговоров через снежные шарики, только наоборот: реальный мир казался призрачным, а призрачный – реальным. Лишь запахов в нем не было.
– Это Зыбь, – голос девушки-шаманки звучал молодо и нежно. – Место, где все так, как ты хочешь. Сюда можно призывать духов, и они придут и будут служить, пока ты веришь…
Облака над горами заклубились, из них поднялся могучий великан и уселся на горную гряду, словно мальчишка на забор. Страшно почему-то не было, и я попробовала увидеть себя человеком – как видела кошкой Ночкой в снежном шаре Рауда.
Воздух сгустился, в нем проступил вышитый подол и тут же расплылся клоком тумана. Потом возникли ноги в нарядных туфлях, потом пышный рукав. Призрачные части моего облика появлялись и таяли, не желая собираться в живую и настоящую Карин Эльс.
– А вот тут веры тебе не хватает, – сказала шаманка с сожалением. – Для тебя это сказка.
Она подняла руку, щелкнула костяными кольцами на пальцах, и туман вмиг свился в мое человеческое тело. Но я так и осталась кошкой и смотрела на себя саму со стороны, как на куклу в шкафу королевы-бабушки.
Новый перестук колец – и кукла исчезла, и растворился облачный великан над горами.
– Помочь я тебе не могу, – сказала шаманка. – Тело – твое, и власть над ним – твоя. Ты одна найдешь к нему дорогу. Для тебя оно, как манок для зверя, как для путника огонь в ночи – свет там, где другим темно. Я могу научить тебя ходить в мир духов, но на это нужно время, а ты веришь, что времени нет. Я могу научить тебя верить по-другому, но для этого тоже требуется время, много времени. Я могу взять тебя в мир духов, но ты будешь там, как слепой котенок, а мне не по силам заставить тебя видеть…
От ее мягкого напевного голоса начала кружиться голова, лес и горы перед глазами подернулись дымкой.
– Есть и другой способ. Темный способ. Чтобы кошка стала женщиной, нужна кровь кошек и кровь женщин, лучше твоего рода, и не одной, а сколько потребуется. Но за этим не ко мне. Я темной волшбы не вершу, темных духов не зову и другим не даю. Да и ты, вижу, не из тех, кому нет дела до цены…
Я затрясла головой сразу во все стороны, не понимая, каким жестом вернее передать свое отношение к этому так называемому способу. Да лучше самой под нож лечь!..
Шаманка кивнула, усмехнулась, а потом ее глаза вновь стали холодными.
– Гиннаш Хьяри – так зовут ту, что заточила тебя? Гиннаш – это не имя. По-нашему это значит «ничей», «без рода». Тот, кого изгнали, или кто сам ушел, или род его свелся на нет. А хьяри – это зверь такой из преданий.
Она указала головой на равнину. Там, шагах в тридцати от нас, бежал то ли лис, то ли волк, то ли собака. Часто мелькали длинные лапы, серовато-рыжая шкура сливалась с прошлогодней травой.
Со спиной у зверя было что-то не так. Я не успела понять, что именно, когда он вскочил на валун, оттолкнулся и взлетел, развернув кожистые крылья.
В воздухе зверь стал похож уже не на лиса, а на летучую мышь, даже длинная морда сплющилась. Он описал круг в бледной вышине и, снизившись, с клекотом и тявканьем понесся прямо на нас. У него были выпуклые черные глазки и оскаленная пасть, как у Грыза.
Шаманка сложила пальцы щепотью и дунула – точно как ведьма Гиннаш тогда, в доме Снульва, и даже в этом ненастоящем мире, где ничего не страшно, меня окатило волной ужаса.
Зверь исчез.
– Тень, – сказала шаманка. – Эхо. То,
