Дом яростных крыльев - Оливия Вильденштейн

Я содрогаюсь, и мертвенно-бледное лицо бабушки вместе с телом убитого Минимуса возникают перед моими глазами. Но, несмотря на то, что желчь разъедает мне нёбо, мои вены наполняются решимостью, которая подавляет моё желание прервать мою миссию.

Я смогу вернуться в свой голубой дом только после того, как Данте займёт трон, ведь только тогда у меня появится возможность и должный статус, чтобы защитить тех, кого я люблю. Хотя это не значит, что я одобряю методы Морргота.

— Ты мог оглушить или вырубить их.

Я надеюсь, что мои слова дойдут до ворона, которого опять нигде не видно.

У меня перед глазами возникает лицо бабушки. Её глаза так широко раскрыты, что радужки дрожат на фоне белков. Сильвиус запустил пальцы ей в волосы, и стальное лезвие врезается в её тонкую шею.

— Её кровь на твои руках, синьорина России. Полностью на твоих руках.

Но её кровь на его руках. Она струйками течёт по костяшкам его пальцев и впитывается в ткань его белоснежной униформы.

— Прекрати, — молю я его.

И хотя я едва могу различить тело Морргота на фоне кромешной темноты ракоккинского леса, от меня не укрывается золотистый блеск его глаз, которые, сощурившись, смотрят на меня сверху вниз. Он словно предлагает мне снова попробовать пожаловаться на его способ разобраться с эльфами.

Неужели это он вложил эти ужасные образы мне в голову?

Неужели эта смертоносная птица обладает такой силой?

ГЛАВА 44

Звёзды гаснут, и солнце начинает описывать дугу над нашими головами, но Ропот всё скачет, а Морргот всё продолжает лететь. Мы петляем между деревьями, и адреналин не даёт мне уснуть. Несмотря на то, что мои руки болят, а в горле так пересохло, что оно напоминает пергамент, я крепко держу поводья и не смею достать флягу.

Кроме тех эльфов, мы никого больше не встречаем, что не удивительно, учитывая то, каким опасным и густым может быть ракоккинский лес. Я сомневаюсь, что кто-нибудь в здравом уме отважится зайти туда, где мы сейчас едем. Местность здесь не только крутая и неровная, но сюда так же почти не проникает свет, которого становится всё меньше из-за переплетённых ветвей и листвы.

Когда опускаются сумерки, мои ноги начинают неметь, а на волдырях появляются новые волдыри. Я всегда думала, что Монтелюс находится далеко, но в данный момент мне кажется, что он располагается в совершенно другом королевстве.

— Мы почти приехали?

Если Морргот меня и слышит, он не отвечает.

Мне, вероятно, не следует его отвлекать, пока он прокладывает для нас путь. Мне бы очень не хотелось впечататься в ствол дерева.

Как же жалко, что Бронвен не разрешила Антони поехать…

Что бы я только ни отдала за то, чтобы с кем-нибудь поговорить. И за мягкую кровать. И тёплую ванную. Земляничное желе. Прохладную воду. Пакет со льдом для синяков, которые расцветают на внутренней поверхности моих бёдер.

У меня длинный список.

В последующие несколько часов, я добавляю в свой список ещё несколько пунктов, отчасти для того, чтобы отвлечься от боли и усталости, а отчасти для того, чтобы быть начеку.

Ропот резко поворачивает, его корпус подаётся довольно круто вправо, и моё тело тоже начинает отклоняться. Я сжимаю зубы и держусь за него, собрав свои последние силы. Лес исчезает, и вместо него возникает каменная стена, которая поднимается до самых небес.

Как бы сильно я ни тянула за поводья, Ропот не замедляется и не сворачивает с пути. Он мчится вперёд на полном ходу. Я пытаюсь заверить себя, что раз он ни разу не врезался в дерево, у него нет причин впечатывать нас в горный склон.

И всё-таки мой желудок скручивает от страха, когда серный запах Ракса сменяется меловым ароматом бледного камня. Я дергаю за поводья, потревожив маленькие волдыри на руках, но Ропот несётся вперёд. Я запрокидываю голову и зову Морргота на помощь. Может быть, у птицы вылетело из головы, что ни мой конь, ни я не умеем превращаться в дым?

А что если Ропот может?..

Ворон поворачивает направо, и мой конь, к счастью, следует за ним, но затем ворон резко подается влево, и Ропот тоже. Моё сердце припечатывается к позвоночнику, и я закрываю глаза.

Я ненавижу эти поиски сокровищ.

Я ненавижу в них всё.

Зачем я согласилась? Ради золотой короны и любви Данте? Если я умру, у меня не останется ни головы для короны, ни сердца, которое я смогу ему отдать.

Мне надо было спрыгнуть с этого безумного коня, пока у меня была такая возможность.

Ропот расправляет свои мощные плечи и прыгает. Когда его копыта со стуком ударяются о камень, я приоткрываю один глаз.

Мы взбираемся по крутой и узкой тропе, устланной мхом и камнями. Это та самая тропа, о которой говорят путешественники за пинтой фейского вина в «Кубышке»? Я ожидала, что она будет шире, и её будут охранять эльфы. Судя по тому, что я вижу и слышу, здесь нет никого, кроме меня, коня и ворона.

Всё вокруг затихает и темнеет, пока мы продвигаемся вверх по траншее. Из звуков слышно только мерное цоканье копыт Ропота и то, как ветер изредка касается сырых камней. Когда я чувствую, что стены ущелья начинают прижиматься к моим коленям, я запрокидываю голову и смотрю на звёзды, напоминая себе о том, что я не нахожусь в закрытой коробке.

Я свободна.

Как бы.

— Сколько нам ещё ехать до твоего друга? — спрашиваю я.

Ворон смотрит на меня сверху вниз и ничего не отвечает.

Я жду пару минут и спрашиваю:

— Послушай, Морргот, ты случайно не знаешь, что значит Кахол?

Очередной взгляд. И снова тишина.

Я уже начинаю думать, что ворон не посылал мне те видения, и я это себе придумала, как вдруг стены вокруг меня начинают раздвигаться всё дальше и дальше, Ропот исчезает, а вместо сияющего небосвода появляются деревянные балки.

По другую сторону деревянной двери, украшенной золотыми кольцами, слышатся шаги. Когда она открывается, я отпрыгиваю назад. А затем делаю ещё один шаг назад, когда в дверях появляется гигантский человек, плечи и голова которого заполняют весь проём.

И хотя его можно долго рассматривать, моё внимание привлекают глаза. Они чёрные, точно замочные скважины, и кажутся ещё чернее из-за чёрной грязи, размазанной вокруг них. Он