Лина Люче - Черная звезда на счастье
— Пара сотен.
По ответу командующего было понятно, что он не придает важности точным подсчетам: их было слишком мало.
— Против трех тысяч шаггитеррианцев?
— Уже четырех, по последним данным со спутников, — отозвался Тмур эс-Вальсар. Его руки, лежащие на столе, слегка подрагивали. Перспектива массовой гибели горианцев нервировала даже такого психологически устойчивого человека, как он. Но как их спасти — никто не знал.
— И наши корабли будут там только через двое суток? — уточнил Сезар.
На этот раз мужчины оставили риторический вопрос без ответа, погрузившись в тяжелое молчание, словно уже мысленно присутствовали на похоронах.
— Совещание окончено, — тихо и холодно сообщил Величайший. — Эс-Фарфе, останьтесь.
Эс-Эльте и эс-Вальсар поднялись, поклонились и вышли, оба с почерневшими лицами. Яксин молча смотрел перед собой — его лицо, обычно живое и деловитое, изменилось до неузнаваемости.
— Яксин, посмотри на меня, — велел Сезар внезапно и увел.
— Это на случай, если кто-то когда-либо будет сканировать тебя, кроме меня, — пояснил он. — А теперь слушай внимательно и запоминай. Я знаю, что там твой сын, но постарайся сейчас не сходить с ума. И послушай меня внимательно: в ближайшие шесть суток ты будешь всем говорить, что Сезар взял отпуск в честь помолвки. Сделай официальное сообщение прямо сейчас. Не уточняй, где именно я провожу отпуск. Понятно?
Эльтесеин ценил Яксина эс-Фарфе прежде всего за то, что тот исключительно быстро соображал. И сейчас печать горя на его лице внезапно сменилась вспыхнувшей надеждой.
— Да, Величайший.
— Вот и молодец, — сказал Сезар и впервые в жизни послал своему подчиненному телепатическую ободряющую улыбку. А потом вернул его из увода и быстрым шагом вышел из кабинета.
* * *Шаггитеррианцы, ощутившие запах крови, все сильнее наваливались на передние ряды, не понимая даже, что давят друг друга, втаптывают в грязь. Какой-то странный инстинкт нес их вперед, делал агрессивными, требовал убивать. Впереди был враг — единственное, что они понимали. Его требовалось убить, раздавить, растерзать. Толпы и толпы их шли вперед, дожидаясь своей очереди душить, давить, бить, резать, колоть.
Когда на небе мелькнула тень, лишь немногие с тревогой подняли голову, что-то почувствовав. Словно волоски на шее стали дыбом. Словно какой-то морозец или туман посреди жаркого лета. Но когда черная тень побежала по рядам шаггитерианцев, пронесся испуганный крик, усиленный сотнями глоток — все еще неосознанный, но тут же, на глазах превратившийся в реальность. А ветер из-под крыльев чудовища уже начал буквально сбивать их с ног.
Сразу затем скрылось заходящее солнце, наступила непроглядная ночь, и ужас шаггитеррианцев превратился в единый громкий вопль, который, вознесшись к небу, словно отразился от него, превратившись в трубный глас дракона. И тот уже обратил их в дикую, животную панику.
Когда шаггитеррианцы с визгом начали валиться на землю, накрывая руками головы, горианские офицеры, наоборот, застыли на месте, но очень скоро тоже схватились за виски и застонали. Тхорн опустил оружие и прикрыл глаза от боли, которая, словно мячик, запрыгала по всей голове — и тут же подступила тошнотой к горлу. И только потом он увидел дракона, и его глаза раскрылись, а в голове мелькнула мысль: "это галлюцинация. Галлюцинация перед смертью".
Никогда в своей жизни Тхорн, как и все присутствующие, не видел дракона вживую. Когда чудовищного размера крылатое животное развернулось в воздухе, снижая высоту, шаггитеррианцы вновь закричали, и побежали — кто куда мог. В мгновение ока началась дикая давка. У шаггитеррианцев явно отключилось последнее соображение, и они просто метались, словно звери, запертые в горящем вольере.
— Назад, все назад, — заорал Тхорн своим, направляя офицеров к воротам города, раскрывающимся за их спиной. И стал подталкивать спотыкающихся, стонущих от невыносимой головной боли горианцев в спасительное убежище. Чувствуя, что глаза вот-вот лопнут, он прошептал под нос: "Улетай… уже улетай, пока не убил нас". И только когда солнце вновь осветило город, он понял, что впервые в жизни осмелился обратиться к Величайшему на "ты" — да еще к его драконьей ипостаси. Но тут из его носа хлынула кровь, и Тхорн мгновенно потерял сознание — как и большинство других горианцев, падающих вокруг него на землю.
* * *— Надо заметить, твой жених умеет эффектно появляться, — выдавила Асхелека, когда кровь перестала идти у нее из носа. Она смогла не лишиться сознания, в отличие от Микеи, и вместе с Ариадной долго приводила ее в чувство, даже немного испугавшись. Но, очнувшись, горианка не выглядела травмированной, и все три девушки вздохнули с облегчением.
— Он внизу, — пробормотала Ариадна, глядя на экран. Асхелека вздрогнула. На этот раз Сезар принял вид человека, и действительно находился внизу, опустившись на корточки возле лежавшего на земле Тхорна.
— Такое впечатление, что у меня галлюцинации, — медленно выговорила Микея.
— Аналогично, — отозвалась Асхелека, не отрывая взгляд от экрана. — Я хочу спуститься, но боюсь, пока он там.
— Сидите здесь уже, — буркнула Ариадна. — Поверьте мне, разговаривать с ним — очень специальное удовольствие, для гурманов.
— Вообще-то он только что всех спас, — заметила Микея, удивленно глядя на землянку.
— Мог бы и пораньше прилететь.
Тут голову повернула и Асхелека, и две пары глаз в немом возмущении уставились на Ариадну. Но та лишь пожала плечами и слегка надулась, сложив руки на груди.
* * *Пробуждение было мучительным. Тхорну казалось, что его тащат против его воли из какого-то уютного, теплого, бесконечно прекрасного места в неудобное, избитое тело, реагирующее болью на каждое движение. Очнувшись, он понял: ощущения не обманули. Его вытащили с того света и требовательно сверлили черным бездонным центарианским взглядом.
— Хорошо, — сказал, наконец, его мучитель и удовлетворенно кивнул головой, завершая лечение: Приходи в себя.
И тут же исчез. Точнее, занялся кем-то другим. Когда Тхорну удалось, наконец, сесть, и он понял, что Сезар лечит всех тяжело пострадавших по очереди, ему вновь показалось, что он спит. Никогда прежде Величайший не занимался такими вещами, и ни в коем случае не должен был — ведь стоит вылечить одного, и другим тоже захочется. И оглянуться не успеешь, как Сезариат окажется завален просьбами о помощи от всех неизлечимо больных со всех концов планеты. А потом на Сезара неизбежно обрушится шквал упреков — ведь всем помочь не удастся, и всегда найдутся те, кто будет винить его в несправедливости и в смерти близких.
