Ева Фёллер - Волшебная гондола
Мирное настроение было внезапно разрушено, когда женщина крикнула Маттиасу.
— Маттео! Что ты только там делаешь?
Мне вовсе не нужно было поворачиваться, чтобы узнать, кем был задан этот вопрос. Ворчащий, все знающий тон был узнаваем. И в самом деле, в следующее мгновение Джулиана Тассельхоф, она же Джулиа Тассини, прошелестела вперед и посмотрела на ее сына порицающим взглядом.
— Ты должен следить за мужчинами при строительстве, а не расслабляться на солнце!
При этом она так посмотрела на меня, как будто я затащила Маттиаса сюда какими-
нибудь грязными трюками.
— Не та ли это девушка, у которой не все в порядке с головой? Как ее имя? Анна?
— Мама, я прошу тебя, — чувствуя себя неловко, сказал Маттиас. Затем более решительно продолжил: — Ты же видишь, что мужчины усердно работают. Они не любят, когда у них стоят над душой.
Возможно, он лелеял надежду, что его мать снова исчезла бы, но она продолжала стоять как приклеенная и не сводила с нас глаз.
Радость от сэндвича на солнце прошла. Я поднялась и отряхнула пыль с одежды.
— Мне нужно идти дальше. Было приятно тебя встретить, Маттео. Вероятно, однажды мы снова увидимся.
Это было просто так сказано, так как я понимала, что это прощание навсегда. Сразу же я заметила, как в глазах появились слезы. Быстро я прикрыла лицо вуалью, чтобы никто не увидел, что у меня было на душе. Маттиас Тасельхоф был единственным звеном, связывающим меня с моим временем. Он родился в тот же год, что и я. Даже если он не мог вспомнить меня или предыдущую жизнь, он казался мне чем-то вроде спасательного канала. Когда я сейчас ушла бы, он бы порвался.
— Передавайте всего хорошего Вашему дорогому супругу, — вежливо сказала я
Джулиане Тассельхоф. — И много счастья в новом доме. Чтобы он простоял столетия в полном великолепии.
Это пожелание, конечно, было корыстным, но почему Тассельхоф не должны тоже иметь немного счастья? Хотя бы из-за Маттиаса, которому я действительно желала хорошей жизни.
Спонтанно я сказала ему:
— Насчет зубов, не давай отговорить тебя от этого. Я того же самого мнения, как ты. Никогда не лишним их почистить. Особенно вечером!
С этим словами я быстро отвернулась и удалилась.
Глава 29
Следующие дни прошли однообразно. Самое захватывающее, что я пережила, был торг с Монной Фаустиной. За каждый кусочек мыла, каждое свежее полотенце и каждое убогое сморщившееся яблоко она требовала бешеные деньги. Я делала все возможное, чтобы ее немного придержать, но мне нужно было есть и умываться, поэтому мои сбережения быстро закончились. До следующего полнолуния еще хватит, но если Себастиано до того времени не появится, будет туго.
Из-за страха натолкнуться на Альвизе, я не осмеливалась выходить за дверь. Я была убеждена, что он не спускал глаз с тех мест, где я могла появиться. Каждые пару дней я ходила, спрятавшись за плотной вуалью, к магазину масок, но он оставался покинутым, а дверь запертой.
Большую часть времени в дальнейшем я сидела на душном вонючем чердаке
Монны Фаустины и ждала возвращения Себастиано.
Часто думала о Барте и беспокоилась о том, что ему, вероятно, пришлось пережить в тюрьме. Судя по всему, что я до этого слышала, никто в тюрьме с людьми не церемонился. Международной амнистии здесь было бы работы хоть отбавляй.
Еще я думала, разумеется, о Клариссе. Иногда я сомневалась, была ли она вообще жива. Тогда мне становилось тяжело на душе, и я забивалась в угол кровати и ревела.
Кроме того, мне стало себя ужасно жалко. Мысль о том, что я вероятно еще долго здесь пробуду, вгоняла меня в депрессию. Через несколько дней я не знала, что пахло хуже: моя одежда или я сама. Тем не менее, я спрашивала себя, смогу ли я к этому как-то привыкнуть, но ответ был и оставался отрицательным.
В конце концов, эти жалкие гигиенические условия стали несущественными, потому что приближалось новолуние, а кого не хватало, так это Себастиано. Теперь я боялась не того, что он может вернуться слишком поздно, а лишь того, что он, вероятно, не перенес болезнь, он никогда бы не вернулся и Хосе с Эсперанса тоже, и я бы застряла здесь навсегда!
Я все чаще ревела и из-за своей депрессии даже перестала торговаться с Монной
Фаустиной за хлеб и сыр или свежее полотенце, в результате я ела совсем немного и больше не мылась.
Наконец, оставались еще три дня до новолуния, потом два и один. И тогда пришло бы время мне уезжать. Наступил вечер, и я начала отсчитывать часы. Я точно не знала, как скоро это должно было произойти, но вне сомнения в эту ночь. Я все высчитывала и высчитывала и уж наверняка ничего не упустила.
Но это не имело никакого значения, потому что мне придется провести следующие две недели до следующего новолуния в этом отвратительном прошлом. И затем, вероятнее всего, остаток моей жизни.
Я уснула в слезах отчаяния.
Мне приснился сумасшедший сон, в котором Себастиано постучал в дверь Монны
Фаустины. Монна Фаустина впустила его и немного поворчала, потому что он ее поднял с постели, но затем она стала дружелюбнее и даже зашла так далеко, утверждая, что он был ее любимым арендатором за его щедрый характер.
Попутно она упомянула, что его супруга имела противоположную черту, ее практически можно назвать скупой.
Супруга слышала во сне каждое слово, но мне было абсолютно все равно, что
Монна Фаустина считала меня скупой. В свою очередь, я считала ее очень жадной, поэтому не было причины злиться.
В моем сне Себастиано взобрался вверх по лестнице.
— Я вернулся, — сказал он.
Я моментально проснулась и подскочила.
Я громко вскрикнула, когда около моей кровати увидела стоящего Себастиано. У него в руке была сальная свеча, которая освещала исподнизу его лицо.
— Ты вернулся! — излишне лепетала я.
— Я же сказал.
Я начала плакать, я не могла по-другому.
— Ты по мне соскучилась? — спросил он.
— Не обольщайся, — всхлипывала я.
Он удивлённо поднял одну бровь.
— Мне снова уйти?
— Только посмей!
Я выползла из постели, чтобы лучше его рассмотреть. При свете свечи его лицо все еще было бледным, но от его болезни не осталось и следа. Глаза светились голубизной, как и прежде, и снова появилась дерзкая ухмылка. Маттиас бы не нарадовался его белоснежным зубам, и, будучи бессовестно привлекательным, он был для меня как при нашей первой встрече - победителем. Ему не нужна была футболка, на которой это было написано, потому что он уже был таковым.
— Ты выглядишь ... здоровым, — сказала я. Это прозвучало как-то глупо неуклюже.
